Сергей Довлатов. Письма к Тамаре Зибуновой (1975-1990). - архив Т.Н. Зибуновой.

- 15.03.75 -
Милая Тамара!
Мне всё ещё нечего тебе сообщить. Сижу дома. Жуткие скандалы. Работой ещё не интересовался.
    Перебрал рукописи и обнаружил, что у меня бесследно сгинуло несколько рассказов. Особенно жалко "Тётю Дашу", ведь её можно напечатать.
    Позвони Эльвире, узнай, нельзя ли получить назад оригиналы мои, не гранки, а рукопись, там ведь отредактировано всё, мне рассказы эти нужны в законченном виде. Особенно "Тетя Даша".
    Как ты? Как твое здоровье?
Всем привет. Я помню тебя и скучаю. Твой С.

- 23.03.75 -
Милая Тамара!
От тебя никаких известий. Напиши, как твое здоровье, настроение и так далее.
    У меня жизнь кошмарная. Не знаю, что будет дальше. Постараюсь держаться, писать, не терять надежды.
    Целую
     Твой С.Д.

- Март 1975 -
Милая Томушка!
    Посылаю тебе загадочную китайскую приправу. Мне  ее дарили с величайшей помпой. Я сейчас занимаюсь английским, бегло перевел для тебя, что говорится на банке.
    Итак:
  "ВЕЙ - СУ,
изготовлено из натуральных цветов.
ВЕЙ-СУ - лучший стимулятор и интенсификатор из натуральных пищевых растений. Его производят из соевых бобов на Северо-востоке Китая, но известен он во всем мире. На 99% состоит из чистого беспримесного глутумет(нету в словаре)ю. Состоит из мелких чистых кристаллов. Пользуйтесь, если вам нужно сделать пищу вкуснее и есть эту пищу с большим аппетитом.
    Открыв, храните, пожалуйста, в сухом месте."

Тамара, я думаю надо посоветоваться с Боговским, а потом уже глотать эту заразу.
    Целую тебя.
     Твой многострадальный
                                                Довлатян

- 29.03.75 -
Милая Тамара!
    Ты не ответила ни на одну из моих открыток.
У меня все по-прежнему. В доме грязный тягостный ремонт. Подобная же атмосфера в душе.
    Работой пока не обзавелся. Присматриваюсь, говорю с людьми.
Мой братец и Грубин ввергли меня было в колоссальный запой, но я откололся.
    Все еще очень переживаю. Досада, злость и мстительные чувства. А надо смириться и писать.
    Ко мне заходил Олег. Он стойко держится.
    Леша милый, рассудительный, спокойный.
    Тамара, напиши мне, не ленись. Напиши откровенно, что и как.
Чтобы ни случилось, тебе не придется стыдиться меня.
Как все-таки несправедлива жизнь..
Устраиваться на работу до получения экспертизы мне не советуют могу подвести людей.
    До свидания, родная. Поздравлю тебя с днем рождения. Что тебе пожелать? Ты умная, добрая и красивая. Желаю тебе счастья вопреки всему.
    Преданный тебе Сергей
P.S. Если достану рупь 5-го апреля, пришлю телеграмму.
P.P.S. Привет Светлан, Вите, Люде, всем. С.
 

- 05.04.75 -
    Милая Тамара! Спасибо за письмо, которое передал Кушнер. Зачем ты сунула туда деньги?! Что еще за ерунда?! Благодарю, тем не менее.
    Мои дела идут по-прежнему. Ремонт заканчивается. Был в "Авроре", обещали командировки. Пытаюсь сочинить пьесу для кукольного театра. Леша (Лосев. Он же Лифшиц) очень советует. Он же консультирует меня. Люди вокруг симпатичные. Все хотят помочь, да нечем.
    Штатной работы пока не искал, жду заключения экспертизы. Небольшие домашние заработки мне твердо обещаны. Плюс командировки. Хотелось бы не падать духом, и всё начать сначала. Но это трудно. Какая-то трещина образовалась после того, как запретили книжку. Не пытайся меня утешить и обнадежить. Я работаю, сочиняю, живу. Думаю о тебе очень часто. Все время. Это правда.
    Как твое здоровье?
    Как дела на работе?
    И вообще, что нового?
    Если удастся перепечатать "Тетю Дашу", хорошо. Без этого рассказа не стоит давать подборку в "Аврору". Он самый надежный.
    Привет всем знакомым.
    Не горюй. Целую тебя
                       Твой Сергей

- 26.05.75 -
    Дорогая, милая Тамара!
    В Михайловское я не уехал. Все-таки это новая профессия. И новая обстановка. И какое-то есть в этом кокетство. Да и не очень звали.
    Кое-что пишу, болтаюсь по редакциям. Вот увидишь, скоро начну зарабатывать. А в сентябре - приеду.
    Не горюй. Будь взрослой. Сейчас главное - благополучно выродить птенца.
    Пиши мне обязательно. Хоть матом, хоть в благородном духе.
    Надеюсь, скоро будет возможность посылать тебе деньги.
    Целую тебя. Если ты напишешь мне изящное письмо, я тебе отвечу длинно и задушевно.
                     Твой Сергей.
P.S. Привет милым Люде и Вите
 

- 17.06.75 -
Милая Тамара!
Сегодня утром отправил тебе письмо. Затем получил бандероль. Во-первых туфли стоят не 3 р., а 4 р.75коп., я разглядел на подошве. Кроме того, это дико и глупо. Идея обуви меня абсолютно не тревожит. Однако - мерси. И на этом - конец. Прошу тебя, это стыдно...
Бабка Севостьяновская уже 44 дня дома, любит меня и хочет выпить.
    Вите послал открытку.
    Эльвире тоже.
    Остальные подробности в сегодняшнем утреннем письме.
Целую. Довлатян.
 

- 04.07.75 -
Дорогая моя Тамара!
    Получил извещение на бандероль - спасибо.. И категорически - никаких бандеролей и рублей в дальнейшем. Леша так и сказал, увидев рубль, выпавший из твоего письма: "Тамара хочет Вас оскорбить?"
    Должен тебе сказать, он оказался несколько более черствым человеком, чем я думал. Или это мнительность...
    Болезнь, которая две недели изнуряла меня называется "гастроэнтерит", в просторечии - "воспаление желука"2. Хотели, и настойчиво, положить в инфекционную больницу, но я гордо воспротивился. Для меня насрать в колбу уже чрезвычайно трудоемкое дело, ненавижу медицину.
    Даже не знаю, какими новостями поделиться. Брат мой сильно, но оптимистически запивает. Лурье очень кривляется. Юля полна грациозного расчетливого безделья. Уфлянд - без изменений, хоть и приобрел замшевый пиджак.
    Мои  деловые начинания пока ничем не увенчались. Роман в издательстве. Рассказы блуждают между рецензентами "Авроры". В общем, пока ничего не заработал, это довольно тягостно.
    Претендовал на два места - директора кладбища, точнее - "Литературных мостков"(это часть Александро-Невской лавры) - отказали. Еще хотел пойти чеканщиком - не вышло.
    Зато пишу довольно много, треть часть романа закончу к 1 сентября, еще написал рассказ о журналистах(подразумевается "Советская Эстония") "Высокие мужчины". И большой детский рассказ для "Костра.(Еще не прочли)
    От безнадежности писать стало легче. тут есть логика, если вдуматься.
    Официальная литература в нашем городе катастрофически мельчает. Скоро выродится даже стойкая категория умных негодяев.(Гранин, Дудин...) Останутся глупые негодяи и жулики.
    Молодая поросль пьет бормотуху и безумствует. Охапкин - форменный сумасшедший. Из разряда безнадежных - обаятельных сумасшедших.
    Денег из "Ээсти раамат" не шлют. Хотя Эльвира обещала.
    Пока что жду сентября, сама знаешь почему. Говорю тебе без притворства - лишь бы родить нам благополучно, остальное в жизни еще сто раз изменится.
    Не скучай. Всех обнимаю. Особенно Витю, Маню, Михаила Ивановича.
    Целую тебя, думаю о тебе.
    Твой Сергей.

- 08.07.75 -
    Милая Тамара, здравствуй!
    Ты спрашиваешь, зарабатываю ли я на хлеб. Дела обстоят так. Вот уже четыре месяца мой средний заработок - 30-440 рублей. Мать дает на папиросы и на транспорт. И немного подкармливает. Все эти месяцы я занимал, где только можно. И вот образовался долг - 250 рублей по пятеркам и десяткам. Недавно я через Борю занял у композитора Портного 250 рублей целиком, о 1 августа. Очень рассчитываю на деньги из издательства, кажется, их уже перевели. Настроение и перспективы хаотические. Но мелкие гнетущие долги отданы.
    Парик был взят из реквизита на студии, кутили с братом. Долг от этого не уменьшился. Да и напугали Лилину подругу. Теперь прекратил, сочиняю и грущу.
    Люди меня разочаровывают, все подряд. Так всегда бывает в несчастье. Обидно, что кто-то может нормально жить, когда у меня все плохо.
    Утешает меня чтение и роман, который нравится. хоть это и не скромно.
    Есть много обстоятельств, о которых писать не следует. Приеду - расскажу.
    В сентябре, если ничего не наладится /вряд ли!/, пойду работать куда угодно. К счастью, у меня нет диплома, а то бы не взяли, ни такелажником, ни грузчиком.
    В общем, все плохо настолько, что хуже быть не может. А значит, будет лучше. Я надеюсь.
    Целую тебя и обнимаю. Всем привет. Не печалься, если можешь.
Твой Сергей

- 1975 лето (письмо с оказией) -
    Милая Тамара! Получил твой задушевный меморандум. Поначалу даже растерялся. Даже очень злые, черствые люди сейчас внимательны ко мне. Положение мое то же Работы нет. С халтурами все мелко и неопределенно. Марамзин и Виньковецкий дают какие-то невнятные советы. Оба взвинчены, задерганы. Им не до меня. Хожу по редакциям в попытках что-нибудь урвать. Но это все не все. Под надзором Лифшица написал я кукольную пьесу "Не хочу быть знаменитым". Отзыв получу сегодня. Ее уже проталкивает Донат. Хочу воспроизвести финальную песенку из этой пьесы.. Ее все хвалят. Прямо Высоцкий.

За право быть самим собой,
Отважно борется любой,
Идет на честный бой, лица не пряча,
Чужое имя не к лицу,
Ни моряку, ни кузнецу,
У каждого свое. И не иначе!
Нет двойников. Все это ложь!
Ни на кого ты не похож""
У каждого свои дела и мысли.
Не могут даже близнецы,
Похожи быть как леденцы,
Или как два ведра на коромысле!
Наступит час - в огонь и дым,
Иди под именем своим,
Которое ты честно носишь с детства,
И негодуя, и любя,
Мы вспомним именно тебя,
и никуда от этого не деться!

- Август 1975 -
Милая Тамара! Здравствуй!
    В делах мало что изменилось. Работы пока нет. Кое-что узнавал Лурье, обнадежил меня, и сорвалось. Хотел идти в мастерские Эрмитажа, учеником чеканщика, но мне там не понравилось, строго, охрана многочисленная.
    Пишу действительно много. Отчаяние как-то стимулирует. Кроме того, известно, что мои вещи понравились, ну, скажем, в Армении, и должны иметь успех. Об этом расскажу лично.
    Кукольную пьесу вернули их двух театров, а Министерство (через Лешу) требует несложных переделок. Этим я займусь.
    В "Аврору" я показал 9 рассказов (все наиболее мирные) и половину романа. В отделе прозы нравится, но Торопыгин, говорят, страшно испугался: "Богема, разврат, пижонство..." Они не понимают все элементарной вещи: Если Мопассан изображает развратную низкую жизнь, (как правило) значит, ему доступно кое-что выше разврата, оттого он и рисует эти картины. Ведь это же ясно, глупо объяснять.
    В "Костре" мне дружелюбно помогают заработать 40-45 рублей в месяц. На это я и живу. Даже выпиваю иногда (Леша, Уфлянд, брат, Валерий Грубин).
    Денег из Таллина не шлют. Но их-то я вырву.
    Настроение, как ни странно, приличное. Наверное, оттого, что пишу. Третью часть романа привезу в сентябре, думаю, будет готово.
    Севостьяновы пьют ежедневно. Я их немного избегаю. Юлю выносить не могу решительно. Может быть, надо было роман затеять, а так очень скучно.
    Читаю я 3 тома воспоминаний о Толстом. Еще у меня лежат такие же книги о Чехове и Лескове. Это очень увлекательное чтение.
    Днем я хожу по делам и пишу. А вечером - мама купила телевизор.
    А еще как-то раз встретил знакомого с сертификатами, поехали в спец. магазин, купили голландского пива в жестянках, 44 бутылки квадратных заморского шнапса, икру, сигареты "Winston" и я адски напился. А  него украли в гостях оставшиеся сертификаты.. У меня же украсть нечего, и я примитивно блевал.
    Каждодневное писание выручает, в остальном - много унизительного невнимания, обидной сытости и пр.
    В целом, Ленинград печальный город.
    Ну, ладно, пока все. Не грусти. Пиши мне. Крепко тебя целю и обнимаю.
Привет Вите, Мане, Мишам.
 Твой повелитель и он же лакей Довлатян
/ рисунок/

- 08.09.75 - 12.09.75 (Записки в роддом) -
1. Милая Тамара! Поздравляю тебя, целую, благодарю, все счастливы и гордятся тобой.
    Напиши, чего тебе хочется. Пока разрешили только сок и цветы.
    Если увидишь детку, опиши мне ее.
            Твой Сергей. Целую, люблю.

2.

Вышла легкая промашка,
Ждали сына, а затем,
Родилась на свет букашка
С опозданьем дней на семь.
Не с Луны она, не с Марса,
День примерно на седьмой,
Нам с проспекта Карла Маркса
Привезут ее домой.
Нету большей мне награды,
Чем ребенок общий наш.

3. Милая Томушка, поправляйся, ждем тебя и букашку.
    Маня экспроприировала все мои жалкие деньги, так что пить не буду, жду, люблю, целую.
    Всегда твой С.Д.

- 01.10.75 -
Милая Тамара!
Пишу заказным, не доверяя трухлявому ящику, отремонтировать бы его. Всё по порядку.
Приехав в Лен-д, я узнал, что в "Костре" мне отказали. Реакции мои стандартны - я запил. 30 р. Однако выслал. Затем Ирина объявила /сука!/, что пусть я вышлю их долг из расчета моего долга им /сукам!/ Грубин, естественно, двадцатку ей не вернул, нахмурился и пропал. Умоляю - выйди из положения, 20-го же октября /клянусь бородой Хемингуэя/ вышлю долг и малый алимент. Прости!!!!!
Затем выяснилось, что отказали не совсем, а решили устроить грандиозное испытание. Сегодня я его с блеском /утверждает Лифшиц/  выдержал. Ориентировочно /боюсь верить/ я приступаю к  должности в понед. 6-ого. В Таллине пока об этом знать не должны - могут сирануть. С сегодняшнего дня я торжественно объявляю для себя Год Праведных Трудов. Отправил 2 изумительных письма в изд-во и Трулю. Появились стимул и надежда. Всех попросил не соблазнять меня водкой. Лене объявил букашку. Увидишь. Мане объясни, что избегал её в силу различий характера, но благодарен ей чрезвычайно/ Мише тем более, ему-то что?!/, растроган её чуткостью и нетребовательностью. И ещё прятался я от стыда, что говнюк и оборванец. Посылаю снимки. Леша сказал, что девочка на меня похожа. И попросил одну фотографию. Мишкины снимки в том же конверте, поделите. На одном из снимков, предназначенных ему, есть моя поэма в свободной манере. Мама говорит, что его жена очень красивая. Нашу увидев, прослезилась. Через некоторое время у меня к Рогам будет просьба. А пока - закругляюсь. Я полон энергии и надежд. Думаю о вас постоянно. Целую Сашеньку, будь мужественна и держись. Всё еще будет хорошо. А может быть и нет. Привет чудному Вите, Боговскому и обеим женам. Ну и дальше, кому захочешь. Если в теперешних обстоятельствах я не брошу пить, то я, либо полный кретин, либо неизлечимый алкоголик. Кушнер обещал выслать тебе "Приметы". Да, передай Эльвире и Семененко, что "Звезда" охотно берет рецензию на сборник "Окно". Просили 2,5 страницы и поживей. Пьет ли Сергун Боговский? Скажи, что я завязал. Ну, всё. Чего забыл, напишу утром. Твой
             Сергей
                         Целую Маню, грозную и добрую.
P.S.  Позвони Штейну, скажи про "Окно", пусть высылает новый сборник и детские стихи. С.
 

- 03.10.75 -
Милая Тамара!
    Спасибо за грустное и трогательное письмецо. Если "Костер" меня всё-таки отвергнет /казалось бы, дело решенное, но я уже ничему не верю/, сразу же приеду и "будем жить бедно и дружно". Но отказываться от такой работы я не должен, мы уже это обсуждали.
    Отвечая мне на письма, сообщай пожалуйста, дошли ли мои от такого-то и такого-то числа. Пока не отремонтируете ящик.
    В Лен-де продаётся детское питание в коробках наподобие стирального порошка. Цена доступная, выслать?
    Понравились ли тебе фотографии?
    Раздобудь где-нибудь "Литгазету" от 1 октября, там замечательный очерк про Ландау. Не достанешь, я тебе пришлю.
    Ну, всё. Мне надо трудиться. Целую тебя и маленькую девочку. Как она там? Хнычет? Пикает?
    Мать сказала, что если мы разъедимся с Леной и будем менять, то пусть я её возьму к себе. И не в запальчивости, а спокойно. Лена её обижает в отместку за меня. Гнусное слово - отместка.
    Закончим это письмо красивым словом - люблю!!!!!!!
    Да, Ирина, желая подавить свою конкурентку Юлю, без конца говорит: "Мы с Томкой...". Как будто вы не разлучались две недели и обоюдными грудями вскармливали моё потомство. Но это даже трогательно.
        Будьте здоровы.
                  Любящий вас отец
                                                    Далметов
 

- 04.10.75 -
    Милая Тамара!
    Это письмо я отправляю нормально, т.е. не заказным. Посмотрим, дойдет, ли. В "Костре" опять неясно. Я должен был приступить шестого. Отложили до семнадцатого. Декрет у Гали начинается позже, якобы. За эти десять дней черные силы могут предпринять какую-нибудь гадость. Жду. Нервничаю. Попробую уехать от "Авроры" в командировку. Как у вас там? Все тебе кланяются, даже Павлович.
    Оч. Прошу, если будешь отвечать мне, указывай даты полученных записок. Это важно.
    Не грустите. Я вас люблю и целую. Ношу ваши фотографии в портфеле. Ирина при Юле говорит: " Мы с Томкой...Мы с Сержем Боговским...Мы с Валей Паю..." Но Юля Паю не знает, и поэтому не завидует. Грубин надолго поехал в Москву. Глаша укусила пожилую еврейку во дворе. Деньги 20-го вышлю точно. А шестого окт. - детское питание. Может, Александра его полюбит.
                         Ваш С.Д.
P.S. Реставрирую активно кукольную пьесу.

- 07.10.75 -
Милая и родная Тамара!
  У меняя все без изменений. Кукольную раму переделал и отослал. В "Костре" жду 17-ого.
  Как там Сашенька? Помог ли Боговскому Розенштейн?/ГАИ/. Нет ли вестей из "Ээсти раамат"?
Всем большой привет. Сижу дома. оттого и записки короткие, нет ярких впечатлений.
Целую всех

- 08.10.75 -
    Милая Тамара! Вчера отправил тебе ничтожную бандероль. Деньги /точно/ вышлю 20-го.
    В "Авроре" сел заведовать прозой Вильям Козлов, зловещая одиозная личность. Даже Торопыгин не хотел его брать. Дело в том, что Козлов в своём злодействе  как бы опережает время, и в частности, самого Торопыгина. Мне всё вернули без комментариев. Да еще, кажется, потеряли несколько рассказов.. Вообще положение ухудшается. Сахарнов /редактор "Костра"/ говорит на эту тему открыто.
    Посылаю экземпляр рецензии на сборник "Окно". Передай его Семененко, он - Эльвире, если её интересует. Рецензия плохая, сборник еще хуже. Объясни.
    Две цитаты из Светлана пришлось вычеркнуть. Так настояли.
    Не вернулся ли Ося, пусть сфотографирует девочку.
    В Лен-де печальный Рейн.
    Шмаков уезжает через две недели.
    Я жду 17-го. Сегодня пойду в "Искорку" и "Костер" узнать насчет командировки. Чтобы как-то убить время. При казенном питании.
    Всем огромный привет, Мане, Мих. Ивановичу. И спасибо им.
    Передай и напомни Лиле Скульской, что наша переписка заглохла на этапе её ответа мне/стиль!/.
    Целую вас, работаю, не пью. И не тянет.
                               С.

- 10.10.75 -
Милая Тамара!
Ничего нового. Заканчиваю 3-ю книгу романа. Осталось 1-1,5 авторских листа, стр.30. Не пью, в гостях не бываю. Женю увижу в субботу. Три дня подряд был в кино, ибо к вечеру устаю.
    Целую вас и люблю. С.Д.
 

- 13.10.75 -
Милая Тамара! В субботу был день рождения Охапкина. Закуски - ни единого грамма. Я выпил три рюмки( именно рюмки) водки, и целый день в воскресенье тосковал и мучился. И день пропал. Короче, пить совсем нельзя. Общаться (если не пить) могу только по делу. Не поехал с Женей Р. Ни к Беломлинским, ни к Леше, ни к Кушнеру. Рейн очень грустный. Я тоже грустный, но решительный. Вижусь со Шмаковым. Заканчиваю роман. Думаю о вас и целую. Ваш С.Д.
 

- 14.10.75 -
Милая Тамара! Получил два письма. Спасибо, жаль, что девочка спать не дает. Может, потом легче будет? А о пьянстве и думать не смей. Уж если я не пью...
    В "Костре" без изменений. Жду. Моя главная противница в Югославии. Это хорошо.
    Закончил все дела со Шмаковым. Простимся 24 октября.
    Видел на улице Кушнера. Саша удручен пакостной заметкой Соловьева.
    Видел Лурье. Он нестерпимо уныл и кокетлив. Печаль для него - единственная радость в жизни.
    Стихи тебе Кушнер послал - чудесные.
    В ноябре, я думаю, увидимся. Сашенькино появление на свет имеет широкий резонанс в Лен-де. Целую, до завтра.
               Ваш С.Д.

- 22.10.75 -
    Милая Томушка, здравствуй!
Сегодня отправил тебе бандероль с дешевой египетской конфеткой. Не сердись. С деньгами меня всюду подряд обманывают. Но об этом я уже стонал...
    Спроси у Эльвиры, нет ли возможности переслать мне на время (на 1 неделю) машинописный экземпляр сборника (у нее два экземпляра). Мы с ней очень хорошо подредактировали рассказы. Я бы их перепечатал здесь. Кроме того, у меня нет экземпляра ""Солдат". Я боюсь лишиться его. Нет ли у тебя в черновиках?
    Жизнь у меня однозначная и тусклая. Мелкие огорчения, ничтожные радости. Кажется, неплохо выправил пьесу. Леше понравилось. Он опять со мной ласков, приносит из буфета кексы.
    Уфлянд(сплетня!) разводится с женой Галей. Он оказался страшным блядуном. Молодец, правда?
    Кушнера видел на улице. Он был приветлив, но сдержан. Я его побаиваюсь. Игорь Ефимов очень мрачный. Рейн печальный, но светский. Лурье едва не плачет.
    Все тебя любят. Я - первый.
    Целую добрую Маню и М.И.
Твой С.Д.
P.S. Кажется, обычные письма (не заказные) исправно доходят. Так и буду писать. А тайн у нас ни от кого нет. Между прочим, в твоих письмах я нахожу иногда грамматические ошибки. Ай-ай-ай!! А еще вдова писателя!

- Октябрь 1975 -
Милая Тамара!
    Иду в Смольный оформляться. Тр. книжка, паспорт и т.д. Напомни Эльвире про экземпляр сборника. Да и про гранки. Все мои знакомые в аналогичных ситуациях гранки получили.
    Высылаю экземпляр моего гневного письма в издательство. Прочти его Эльвире. Она, возможно, напугается, но мне надоела вся эта невнятная переписка. В пятницу иду читать гранки рецензии на "Окно".
    В "Костре" был Штейн. Чрезвычайно удивил Воскобойникова, сказав, что его, Штейна, рассказы очень хорошие. В Лен-де это не принято. Даже Битов, которого я недавно встретил на Фонтанке, говорит о своем знаменитом романе : "Не знаю, что получилось, но действовал я искренне и без оглядки на цензуру".
                   Целую мою приятельницу Сашу.
    Многострадальный Довлатян.
На фотографии мы с Борей.

- 11.(11.75) -
Дорогая Томушка!
Я получил из "Ээсти Раамат" такую записку на бланке: " Издание Вашей книги было приостановлено по известным Вам причинам. В настоящее время вернуться к вопросу её издания не представляется возможным также потому, что республиканское издательство по существующему положению издает на русском языке произведения прежде всего местных авторов."
И подпись: директор Р. Сийрак
    Сообщи об этом, пожалуйста, Эльвире.
    Мама благодарит за подарки.
Новостей никаких. Иду на работу. Буду звонить. Привет М.В. и М.И. Поцелуй Сашеньку.
Папа

- Февраль 1976 -
Милая Тамара! Прочитал наконец твою записку. До этого пил и буянил. Очень грустно все это. Хуже, чем я думал. Мне стыдно, что я расстался с тобой как уголовник.
    И все-таки не надо обвинять меня. Библейский разговор на тему вины привел бы к излишнему нагромождению доводов, упреков, красноречия.
    Нам все известно. Мы знаем друг друга. Конечно, я чудовище. А кто отчитается передо мной? Кто виноват в том, что моя единственная, глубокая, чистая страсть уничтожается всеми лицами, институтами и органами большого государства? Как же я из толстого, пугливого мальчика, а затем романтически влюбленного юноши превратился в алкоголика и хулигана? В общем, это будет длинно. И ненужно.
    Дай Бог тебе счастья. Володю я совсем мало знаю, но если он хотя бы средне арифметическое между Сашей и Таней - это очень и очень хорошо.
    Не надо обвинять, и думать тоже не надо. Все ясно. Ты уходишь, теряется связь с любимым Таллином, какая-то жизнь ушла. И стало ее меньше. Вот я и плачусь. Все гангстеры слезливы.
    Видно, патологическое отношение к слову сделало меня отчасти нравственным выродком, глухим. Идиотом. Но не такая уж я сволочь, чтобы удерживать любимую, ничего ей не обещая.
    Я совершенно убедился в полной своей жизненной непригодности. Но писать буду. Хотя перспектив никаких. Тем дороже все это, бумага, слова.
    Надо что-то решать, действовать, а я не умею. Тамара, я не врал, что люблю. Тебя, по-человечески и по-братски, как только умею.
    И я прошу, не на словах. Останься моим самым близким другом. Не говори, что все три года, были только плохие, это же не так.
    Мне очень, очень плохо.
    Люблю всех моих детей,  всех моих жен, врагов, и вы меня простите.
  Твой С.Д.
/приписка/
Тамара, прости меня. Не говори, что было только плохое. Не надо, чтобы было как с Альбином. Любовь, а потом мерзавец, как все ужасно. Если бы ты меня сейчас видела. Ну ладно. Целую твои ручки, сестра моя. С.

- Апрель 1976 -
Тамара! Мне необходим экземпляр "Тети Даши". Если вы со Светланом решили оказать мне такую услугу, то нельзя ли довести это до конца. Чего стоит иначе все ваше благородное участие.
    На мои открытки и письма Таллин не отвечает. Так. вероятно, и должно быть. Меня сейчас ничем по-настоящему огорчить нельзя. Мне все равно. У меня ни будущего, ни надежд.
    Как твое здоровье, жестокий ты человек.
    Всем привет.
    Ничему уже не удивляющийся Довлатов
P.S. Это моя посл. записка С.

- 27.04.76 -
Тамара! Я предполагал, что ты будешь говорить обо мне плохо. Конечно, это твое дело. И все-таки я огорчился. Нашла кому жаловаться - Рейну с его общительностью. Все равно посторонний человек не может судить о наших делах. Мне жаль, что ты запомнила только плохое. Но сделать мою жизнь хуже или прекраснее, чем она есть, ты не в состоянии. Я привык к ощущению враждебности, и это меня не смущает. Можешь думать, что я последователь гелиоцентрической системы, лично поджег костер Джордано Бруно, обезглавил Марию Стюарт.
        Мне все равно.  С.Д.

- 23.10.76 -
    Милая Тамара!
    Из Пушк. Гор едва выбрался. У меня там сперли хозяйский дубленый тулуп - пришлось заработать и расплатиться.
    Сейчас ищу работу. Буду стараться, чтобы это не очень затянулось.
    Прости меня, Бога ради.
    Как тои дела? Целую Сашу. Нет ли ее фотографий?
          Твой С.
Всем привет и добрые чувства.

- 17.11.76 -
Милая Тамара! С работой у меня все не ладится. В газету, даже многотиражную, попасть не удалось. Даже в переплетную мастерскую не взяли. Есть какие-то варианты, но смутные, неопределенные. В январе /это точно/ появятся мои рассказы, и все станет ясно. Чего я и добиваюсь. Получила ли ты лимоны? Я отослал бандеролью до праздников. Настроение обычное. Пить давно бросил, уже полтора месяца. Как девица? Поправилась ли? Напиши хотя бы коротко. Жду.
Твой Сергей

- 06.12.76 /открытка/ -
Тамара! С работой ничего не получается. Попросил халтуру в "Звезде", но это черт знает когда оплатят. Единственная радость - не пью. Это одна из наших скромных ленингр. сенсаций.
С.Д.

- 03.06.77 /Пушкинские Горы, штамп на конверте/ -
Милая Томушка! Дружелюбная встреча с тобой очень меня порадовала. Дела у нас обстоят так. У Кати скарлатина. Лена, вероятно, получит отсрочку. Работа меня вполне устраивает: досуг, симпатичные люди, полезные навыки. Скажем. Я научился завязывать морские узлы. Могу завязать узел свою бездействующую пипку.
    Виделся с Лилей. Она глупа, приветлива и безвредна. Арик - спокойный, притершийся к убожеству жизни человек.
    Когда у тебя отпуск? Ехала бы с девицей /и с Ниновым/ в Пушкинские Горы. Я бы вас отвез, определил. Из Л-да туда дорога бесплатная. Как и туда в Таллин. В заповеднике чудесно. Или живите у нас. Вам будет предоставлено 7 метров. Приехала бы с девочкой. Или в любом сочетании.. Я не пью, будем говорить и улыбаться. Я приеду в Таллин, как отправлю Лену.
    Не забывай мои советы относительно встреч, разговоров....
    Одиннадцатого намерен выслать тебе первый горделивый червонец. А там уж хлынет Ниагарский водопад.
    Я жив, сочиню. Не забывай преданного тебе С.Довлатова
P.S. Целую Сашеньку. Привет Ольману, Володе и С.Б.
P.S.S. Напиши и мне хотя бы коротко

- 06.05.77 -
    Тамара! Мне, очевидно, придется уехать.. Так складываются обстоятельства. Я хочу знать, подпишешь ли ты в этом случае бумагу об отсутствии ко мне материальных претензий. Сообщи экстренно и однозначно - да или нет. И если можешь. не слишком оскорбляй меня при этом. И пожалуйста - сразу ответь.
    Я хотел побывать в Таллине, но меня обескуражили твои интонации..
    Все-таки приеду числа 15-ого.
           Привет Довлатов
           Всех целую.

- 30.08.77 -
    Милая Тамара! Получил твою горестную записку. Медлил, ибо не знал, что писать, как реагировать. Быть арбитром твоих отношений с Ниновым вряд ли могу, да и не желаю. Я в гости не ходил, если помнишь. С Володей я почти не знаком. Прелести его не ощущаю..  Хотя он мне симпатичен. Оську без микроскопа вообще не разглядеть. Лиля мила, благополучна, инфантильна. Все это ты знала.. Кто такая - Лора - не помню.
    Гораздо существеннее то, что я законченный алкоголик. Хоть и написал ослепительную четвертую книгу романа. Она у Леши. Как и другие мои вещи.
    Пробыл я неделю в Москве. Совершил необратимые, мужественные, трезвые поступки. Думаю, меня скоро посадят.
    Стыдно мне только за то, что не посылаю денег. Это - нечеловеческая гнусность.. Утешаю себя тем, что рано или поздно все возмещу.
    Без конца думаю о тебе, мучаюсь, жалею. Неизменно считаю тебя женщиной редкой душевной чистоты и прелести.
    Сашу любить не разрешаю себе, но все-таки люблю и мучаюсь.
    Поцелуй ее 8 сентября. Деньги на подарок отсутствуют.
    Я сижу в грязной псковской деревне. Ехать в Ленинград не имеет смысла. Питаюсь писать. Скоро все решится.
Рогинскому привет. Сережу и Витю люблю и целую.
    Вы еще услышите про меня.
     Преданный тебе
                    С.Довлатов
P.S. Тамара, умоляю тебя, пришли какие-нибудь Сашины фотографии. Попроси Генку, чтобы Ключик сфотографировал. Пожалуйста.
Получила ли ты в августе 25 р.?
До середины сентября буду здесь (Пск.обл., Пушк. Горы, почта, до востр.), затем в Ленинграде(196002, до востр.) или в тюрьме.

- 06.09.77 /Телеграмма/ -
Горе-отец целует Сашеньку
 

- 27.11.77 -
    Милая Тамара! Возникла оказия, пишу торопливо и не четко.
1. Лена уезжает через месяц. Меня удерживают разные обстоятельства. В том числе - отцовство. По теперешним законам справки об отсутствии претензий - недостаточно. Вот о чем я тебя прошу. Не заикайся о том, что Саша фигурирует у меня в паспорте. А я тут кое-что проверну. Опытные люди советуют. Короче, надо забыть о том, что она, бедняга, вписана. Хотя я уверен, что это всплывет. Поскольку есть на меня досье. В успех, таким образом, не верю, но попытаюсь.
2. Работы нет. В газету не хочу, да и не берут. Грузчиком тоже нельзя - журналист, таковы драконовы порядки.
3. Рейн сообщил, что помимо американской книжки в "Эрдисе", будет вторая, по-русски. Извини меня, в Тель-Авиве.
4. В Таллин обязательно приеду. Как только смогу. Или ты к нам приедешь.
5. Подательница сего - Жанна, наша старая знакомая. Если вдруг она переночует в Таллине то:
  а. Позвони Рогинскому, у него есть место.
  б. Позвони от моего имени Лиле, она всячески звала. Или Рогинский позвонит.
Не сердись, Тамара, милая, что обременяю тебя. Если бы ты знала, какой я грустный, измученный и чудный.
    Мы есть то, что потребляем. Скоро я превращусь в бочку со шнапсом.
    Итак, главное, исключить все разговоры, особенно телефонные, насчет того, что Саша записана в паспорте. Пишу откровенно, ибо не до щепетильности.
                  Целую тебя, жму руку.
                             Твой  С.Д.
P.S.
    Посылаю тебе "Компромисс". Встретишь множество знакомых. Напиши два слово, как понравилось. Рукопись у Леши для "Континента". Сохрани экземпляр. И обязательно напиши. Это важно.
                                                С.

- 01.03.78 -
Милая Томушка! Меня опять поперли с работы. Отчасти сам виноват, отчасти - происки. Ты конечно подумаешь: "Запил". Верно, было дело. Я и в Таллине пил. И про Таллинские мои дела многие говорят: "Выгнали за пьянку". Короче, поперли... От Лены важные, хорошие и благоприятный для меня сведения. Они в Риме. Собираются в Штаты. Все идет нормально, без срывов, хоть и без триумфа. Надежды подтвердились. Остальное дело времени, терпения и удачи.
    Марка и Геру умеренно жалко. Чаплина - в большей степени. Лучше бы умер Гаспль. Однако Гаспли - бессмертны...
    Я сочиняю роман о Пушкинском заповеднике. О Пушкине, о литературе, о деревне. Дай Бог, чтобы получилось, как задумано. Впервые есть заранее сюжет, идеи, многоструктурная композиция. Только бы не спешить, не поддаваться навыкам. Я очень на эту затею рассчитываю...
    В Таллин хочется ужасно. И конечно приеду. Вечно что-то мешает. То дела, то пьянство, то безденежья...
    Уфлянд развелся с женой. На нем это мало отразилось. Как-то раз пришел домой и увидел на дверях записку: "Я не одна". Уфлянд страшно обрадовался и пошел к друзьям выпивать.
    Игорь Ефимов оказался замечательным человеком. Единственный не алкоголик, с которым я поддерживаю отношения. Добрый, внимательный, чуткий, полезный. Остальные - шутники, эгоисты и сплетники. А он занят делом. И еще чужими делами. Он мне чрезвычайно полезен. Саша Губарев вступил. Выгоняет Грубина из музея. Забыл как воровал магнитофоны  и гнал самогонку из политуры. Причем, низкого качества.
    Хорошо бы оказаться в Таллине и поговорить. Часа три.
    Привет всем, кто тебе симпатичен. Мои дела при жалкой внешней оболочке идут лучше, чем можно было предполагать.
    Целую Сашеньку, незнакомую родную девочку. Когда-нибудь ты поймешь, что я ее не опозорил. Только бы хватило сил. И не спиться бы...
    До свидания, Томушка. Помни, друзей у меня единицы. А с тобой мы дружили, разговаривали. И были у нас хорошие времена. Не переставай верить в меня. Если можешь. Все до боли горько, но правильно. Такая судьба.
Твой
      Сергей
P.S. Приезжайте в Ленинград. В любом комплекте. Места навалом.

- 02.04.78 -
    Милая Тамара! Позорно и жаль, что ты застала меня в непотребстве, Обсуждать эту ситуацию нет времени. Есть оказия - Рогинский. Пишу впопыхах, сумбурно и косноязычно. Ты кое-что сообщила матери. Сейчас я задам тебе несколько вопросов. Построены они будут в расчете на однозначное "да" или "нет". Так, чтобы ты смогла ответить казенной почтой. С Малкиэлем, который должен приехать, ответа не посылай. Такая оказия хуже телефонного разговора. Итак, пиши открытой почтой. Техника ответов простая. На мои пронумерованный вопросы ты отвечаешь любыми фантазиями, но по числу вопросов, в той же последовательности, и содержащими эти самые "да" и "нет". Например, я спрашиваю "Есть ли у нас антисемитизм?". Ты отвечаешь: "Любовник у меня, разумеется, есть". И так далее. Постарайся, чтобы ответы читались естественно и непринужденно.
1. Правда ли, что тебя вызывали снова?
2. Только ли обо мне шла речь?
3. Сложилось ли у тебя впечатление, что они расположены меня отпустить?
4. Было ли произнесено: "Мешать ему никто не будет"?
5. Был ли задан вопрос, дословно или хотя бы приблизительно: "Согласны ли вы, Зибунова, быть свидетелем, если Довлатов попадет в историю? Этот вопрос чрезвычайно существенный. Он говорит о том, что они разрабатывают или готовят мне бытовую статью. Рогинский объяснит тебе, что это значит. У меня есть и другие симптомы такого рода. Пока еще туманные. Твой ответ многое разъяснит.
6. Точно ли, что Нинов /дай Бог ему здоровья/ готов в любую минуту заняться удочерением нашего /дай Бог ему счастья, удачи и более достойного, чем я - отца/ - младенца?
7. Ненавидишь ли ты меня? Презираешь ли? Простишь ли когда-нибудь?
Это пока все?
    Тамара, милая, на первой беседе ты вела себя /извини/ довольно глупо. Благородно, храбро и глупо. Не откровенничай с ними. Помни, главное - минимум информации. Любой. По возможности - никакой. Я, мол, бедная женщина, мать, книг не читаю, в гости не хожу, готовлю обед и стираю кальсоны. Офицер КГБ не тот человек, с которым надо быть искренним в первую очередь.
    Я решил окончательно: сидеть за какую-нибудь пришитую мне уголовщину не желаю. Значит надо ехать. Не выпустят - подохну. Это уже ясно.
    Во всех делах такого рода советуйся с Мишкой. В Таллине больше не с кем.
    Обнимаю тебя и жму руку. Твой чудовищный С.Д.
P.S. Как ты понимаешь, ответа жду с нетерпением.
P.P.S. Мишка, надеюсь, поможет тебе составить ответ. С.
Поздравляю тебя с днем рождения! Будь счастлива, если можешь!
(см. на обороте)
Тамара, возможно, мать что-то перепутала. Что-то смешалось у нее в голове из-за моего безумия. То есть, она восприняла материалы первой беседы за мотивы второй. Тогда напиши: "Все, мол, по-прежнему. Новостей пока нет".
   Ну, прости за хлопоты.
                 Твой С.Д.

- 05.04.78 -
Милая Тамара! Я хочу тебе кое-что сказать. Поспешно и, может быть, невразумительно. Только что мы беседовали по телефону. И это послужило толчком.
    Долгие годы я считал, что мы близкие товарищи. Не супруги, не любовники, а друзья. Я считал и считаю тебя человеком безграничного очарования, высокой душевной чистоты и прелести. Храбрым, умным и добрым. Обладающим всем, что мне импонирует в людях. Пусть мое отношение ни в чем материально не выразилось. Я не умею иначе дружить. А дарить могу только слова. Я был уверен, что ты по-человечески любишь и даже уважаешь меня. И не потому, что живешь со мной. И даже больше того - наша дружба, мне казалось, содержательнее в миллион раз нашей близости. И важнее для меня. И дороже. Сейчас мне стало казаться, что ты изменилась. И не хочу верить, что наши отношения строились на биологической ветеринарной основе. Я знал, что так устроена стандартная женщина: пока любит - ты святой, прошла любовь и ты уже фашист и недоносок. Я ужасаюсь мысли, что и ты такая. Я затрудняюсь назвать человека, с которым мне было бы спокойнее, откровеннее и лучше, чем с тобой. Грубин - собутыльник, Боря - кровный. Наверное, у тебя есть основания изменить отношение ко мне. Да точно есть. Но для меня это горе. Большое горе. И я заклинаю тебя вернуться к старым представлениям обо мне. Мне без этого станет хуже. Вот так я решил объясниться.
    Чего доброго ты решишь, что я вымаливаю отказ от алиментов, то есть справку ил что там... Напоминаю, ничто, кроме физических пыток не заставит меня унизиться или кривить душой. А письмо вызвано болью от замеченной в тебе перемены. На остальное мне ПЛЕВАТЬ.
    Обстоятельства стали хуже. Есть четкое ощущение замыкающегося круга. И дело не в пьянстве. Сегодня пьяный, а завтра трезвее незабудки. Дело в проклятой моей, собачьей, ужасающей жизни. Дело в ЛИТЕРАТУРЕ.
    Прошу тебя ответить мне.
      Твой С.Д.

- 07.05.78 -
    Милая Томушка! Это письмецо сразу же истреби. И сведения не разглашай. Дела обстоят так. Последние три-четыре недели ощущался заметный нажим. Опрашивали знакомых. Тех, кому я должен быть антипатичен. Чтобы охотнее давали показания. Как и в твоем случае. И снова ошиблись. Затем меня поколотили среди бела дня в милиции. Довольно ощутимо. Дали подписать бумагу, что я оказывал "злостное сопротивление". Чего не было и в помине. Я подписал, а то снова начали бить. И вышибли передний зуб. Эта бумага с моей подписью/ если они захотят/ - 191 статья, до 5 лет. После меня вызвали и отечески спросили: чего не едешь. Я сказал - нет вызова. Да и не решил еще. Они сказали, не надо вызова. Пишите, мол, хочу соединиться в Риме с женой. Я говорю: нас развели в 71 году. Что же я, в СССР восемь лет не соединялся, а теперь вдруг соединюсь в Риме. Они говорят: ваш развод - формальность. А мы не формалисты. В общем, я написал это дурацкое заявление. Знаменитый Боков поставил резолюцию - оформить. Я начал собирать документы. О мотивах "ехать не ехать" писать не буду. Тебе все расскажет Витя. И о дикой абсурдной бюрократической процедуре собирания документов. Я никогда этим не занимался. Всюду путаница. Всюду хамят. Сплошной и нескончаемый Кафка. Все это расскажет Ольман. То, что меня выпустят, не гарантировано.  Решение, чтобы я ехал, принято до "Невидимой книги" по "Свободе". Кроме того, была еще передача обо мне, организованная Герценовским фондом. Лауреатом которого, пардон, являюсь. Так же как и членом франц. секции пен-клуба. Но это все херня. Могут отомстить под занавес. Или под давлением этой уголовной бумаги могут заставить стучать. Так было с художником Синявиным.
В общем, переживаний много. Если не выпустят - значит, решили голову отвинтить. И отвинтят. У Леши разошлось 1 500 моих страниц. Все это рано или поздно будет опубликовано. У меня даже в секс-журнале есть публикация. Журнал называется "Пуркуа па?". / А почему бы и нет?/ Это про гомосеков, кажется. Короче, я пью валерьянку с карвалолом. С водкой завязал от страха. Роман писать бросил. Да и начало плохое. В Таллин обязательно приеду. Но с величайшими предосторожностями, без предварительных телефонных договоренностей. Это не психоз, а реальные меры. Неделю назад разблокировали наш телефон. У нас был общий с соседкой. Дядя мой, зам.дир.телеф. узла не мог для нас этого добиться. А тут пришли и разблокировали. Им надоело записывать долгие любовные излияния соседки-куртизанки. В общем, приеду тайно. Не смейся, но я хочу оставить экземпляр романа "Пять углов" для Саши. Вырастет, прочтет, хоть что-то обо мне узнает. И несколько фотографий. В общем, приеду обязательно. Тогда и поговорим.
    Короче, пока все туманно. Но скоро все прояснится. Я ко всему готов.
    Еще раз настоятельно прошу, записку эту уничтожь. И сведения не разглашай. Будут интересоваться, говори: едет, собирает документы. Подробностей не знаю.
    Спасибо тебе за все. Увидимся. Поцелуй Сашу. Володе привет.
      Любящий и уважающий тебя
          Довлатов
P.S. Глашу буду пытаться взять с собой. Пособие Толстовского фонда на собаку больше, чем на человека. Они говорят: человек без говядины может жить, а собака - нет. Это правда.
С.

- 13.08.79 -
    Милая Тамара!
    Мы в Нью-Йорке. Все хорошо.
    Главное в американской жизни - поливариантность, разнообразие. Тут есть все - прекрасное и отталкивающее. Но - решительно все.
    Есть съедобные дамские штанишки. Есть  майки с портретом  Хрущева. Негр  по  соседству  ходит в буденовском шлеме. На  Бродвее я видел абсолютно голую женщину в целлофановом плаще...
    Я еще не работаю. Может  быть,  скоро начну. Видимо - по
специальности.
    Квартира у нас двухкомнатная, плохая, хуже, чем в Ленинграде. Ищем что-нибудь получше. Район у нас адски дорогой. И цены растут.
    Машина - "Додж", 74-го. Подержанная. Жрет бензин и останавливается на хайвее в часы пик. Без машины - никак. Расстояния огромные, в метро стреляют. /Впрочем, к этому быстро привыкаешь/.
    ГАИ тут практически отсутствует. Права можно купить за сто долларов. Что я и сделал. Испанцы, негры вечно пьяные за рулем.
    Но это все херня.
    Мама здорова. У нее хорошая пенсия. Глаша покусала местных детей. На врача ушел гонорар, которого я ждал полгода.
    Начну зарабатывать - пришлю вам барахла. Надеюсь, ты получила джинсы и кофту. Или платье, забыл...
    У Лены просить неудобно. А фонды меня уже не опекают.
    В общем, жизнь трудная и необычайно интересная. Амер. галлон водки стоит 14 - 17 долларов. Это почти четыре литра. Лена зарабатывает в день - 35-40 долларов.
    Зато квартира наша стоит - 295. А переедем в 400-долларовую.
    Телефон - 50 долларов. Бандероль в Россию - 100 долларов. И пр. Бутерброд - доллар. Пиво в баре - доллар. И т.д.
    Иосиф - совсем больной. Ведет себя прекрасно. Многим помогает. Всех моих переводчиков нашел он. Леша - профессор в Нью-Хемпшире.
    Катя - увы, совершенная американка. Книг не читает. Ходит почти голая. Читает "Плейбой". Обожает пошлейшего артиста Джона Треволту.
    Передай Сереже - черные девушки - отрада моей шелудивой души.
    Витя тут бы процветал. Остальные вряд ли.
    Как поживает увековеченный мной Генрих Францевич? Скажи ему - главное впереди.
    Как вы? Как Саша? Володя?
    Как только будут минимальные деньги - пошлю вам штаны и рубахи. Увидишь. Я жутко нищий. Лена каждое утро выдает доллар на сигареты.
    Обнимаю.
     Твой счастливый Довлатян.

- 12.07.82 -
    Дорогие мои - Тамара, Боря, Валерий!
    Это будет письмо на троих с копиями, а вы уж там как-нибудь свяжитесь друг с другом, согласуйте и пр. Боря и Валерий, если можно, позвоните Тамаре, убедитесь, что и она получила.
    Писать в Союз трудно, мы живет как бы в разных психических и даже физических измерениях, одни и те же понятия наполнены совершенно разным содержанием, сама механика жизни - другая. Философствовать на эту тему скучно, и мне нелегко объяснить, почему мы вынуждены страховаться и думать о будущем, что на деле означают наши астрономические доходы, почему, если мне нужны деньги, я обращаюсь не к друзьям, а в банк, как Лена отважилась родить в стране, где один день в больнице стоит 500 долларов, на что уходит 70% заработанных нами денег, как случилось, что на меня больше десяти раз подавали в суд, и почему при общем долге в 22 с половиной тысячи долларов мы улыбаемся и не задумываемся о самоубийстве. Живя в Америке, ты обрастаешь запутанной системой кредитов, ссуд, дотаций, и пока ты работаешь, можно балансировать на этой основе, но в любой день может произойти катастрофа, и ты останешься буквально на улице с детьми и старухой, а набранное тобой барахло увезут в неизвестном направлении. Потому что мы не американцы, никакого фундамента, никакой основы у нас нет.
В Америке, конечно, очень много хорошего, все лучшее относится к  традициям - свобода, доброжелательность, юмор, но мы выросли в    совершенно   другом    мире и с величайшим трудом приспосабливаемся  к  здешним  условиям.  К  идее  свободы  тут относятся    болезненно,   даже патологически,   мой   сосед-пуэрториканец  заводит кошмарную  музыку, и  если я  сделаю ему замечание,  он даже  не нахамит  в ответ,  он просто не поймет, что  я имею  в виду, он будет потрясен - ведь я посягнул на его свободу,  на его  "прайвеси". Прайвеси  -  местное  заклинание, означает  - "частная  сфера" и  оберегается с  неистовой силой. Девку,  которую трахаешь, нельзя спросить, где была вчера - это нарушение  прайвеси,  Катя   встречается  с мальчиками, но я решительно ничего о них не знаю -  это ее  прайвеси, если  человек идет  в феврале  босиком  по улице,  никто не  поворачивает головы  в его  сторону, чтобы не нарушить  его ебаного  прайвеси, не посягнуть на его свободу. При этом, вонючий Хинкли, фашист и засранец, чуть не пристрелил старика-президента с трясущейся головой и кличкой "Индюк", и эта мразь через месяц выйдет на свободу, и вся Америка будет выражать сочувствие ему, а не чудом уцелевшему президенту.
Если  в иных  краях людей тяготит недостаток свободы, то тут ее слишком  много, и  свобода одного  человека  запросто  нарушает границу   свободы  другого.   В   Нью-Йорке   фактически   идет гражданская  волна, каждый  день здесь  убивают больше  народу, чем   в  Афганистане  и  Бейруте,  больше  2.000  в  год,  люди поголовно  вооружены, тезис "Лучше быть красным, чем мертвым" - не  пустой звук,  обыватели говорят:  "Лучше уж коммунисты, чем грабители и убийцы" и так далее...
    Я, пожалуй, буду рассказывать о конкретных делах, а рассуждать - хрен с ними, времени и бумаги не хватает.
    С  первых месяцев  в Америке  я  занимался  исключительно русскими     делами,    начал     выпускать     демократическую альтернативную  газету /  48  страниц  формата  "Недели"/,  она стала  популярной, я  даже что-то  зарабатывал,  нажил  миллион врагов   среди  авторитаристов  из  Максимовской  банды,  среди монархистов,  сионистов, которые  дико гордятся,  что хуй у них на  полмиллиметра короче,  чем  у  других  народов,  среди  так называемого  "морального большинства"  - что есть разновидность фашизма,  короче,  среди  правых  дикарей  и  фантазеров.  Надо сказать,  обстановка  в  эмиграции  помойная,  ярлыки  вешаются быстрее,  чем в  Союзе, стоит положительно упомянуть, например, Шукшина,  и тебя  объявят  просоветским  и  даже  агентом  КГБ, организуют  какие-то дикие кампании по бойкотированию советских фильмов,  в  Калифорнии  по  ошибке  бойкотируют  "Смирновскую" водку,  хотя водочный  фабрикант Пьер  Смирноффф умер, кажется, задолго до революции.
   Короче,  известность   была  довольно   шумная,   очень поддерживали  американские слависты,  наши говноеды  стонали от бешенства,  рисовали на  меня  карикатуры  как  на  сиониста  и антисемита  - одновременно,  написали обо мне в общей сложности книгу страниц на 400, один  довольно талантливый,  но гнусный  тип  Наврозов выпустил  обо мне  повесть  под  названием  "Простой  советский парнишка"  и так  далее. Повторяю, американцы нас очень любили, хвалили  новый живой  язык и  юмор, но потом я сделал несколько глупостей,  не закрепился  в газете юридически, потерял все свои акции, к тому же мои партнеры оказались мерзавцами, и главный из них - племянник Израиля Моисеевича - Боря Меттер. В результате я  лишился независимости, стал хорошо оплачиваемым наемником, газета попала в руки одного венгерского еврея, и постепенно меня выжили. С  одной  стороны,  это,  конечно обидно,  и потеряно время, и английского я не учил, но с другой  стороны   из-за  газеты  тормозились  мои  литературные  дела, контакты  с американскими журналами и издательствами, и потому, в стратегическом плане уход из газеты был разумным. Ко времени моего ухода Лена купила наборную машину за 14 тысяч/ разумеется, в кредит и на дотацию/ и стала брать заказы. У меня к этому времени вышли три книжки по-русски и одна по-английски, плюс было три рассказа в "Нью-Йоркере", мне платили по 4 000 за рассказ, что позволило вставить всей семье зубья и родить сына Колю. Затем у меня появился /с помощью Бродского/ контакт с очень крупным издательством, я получил аванс, книжка выйдет весной или в начале лета по-английски, а по-русски в этом сентябре. Кроме того, меня напечатал "Плейбой", и я заимел хорошего литературного агента, а это большое дело. Короче, вот уже месяцев пять мы не служим, Лена стучит на машине, я халтурю на радио и сочиняю прозу. Зарабатываем мы 15 - 18 тысяч в год, 600 в месяц стоит квартира с услугами, 80 - наборная машина, 100 - страховки, 140 - разные выплаты по кредитам, так что на конкретную жизнь остается немного. Но и это все крайне не стабильно, в любую минуту могут прекратиться Ленины заказы, лопнуть контракты, с радио меня давно выживают, агент пошлет меня, как только перестанет на мне зарабатывать, короче, спокойным можно себя чувствовать, если заработать двести тысяч, положить их в банк, и жить на проценты, но, во-первых, этого не произойдет, а во-вторых, банк тоже может лопнуть.
    Стабильности нет, достатка / по американским меркам/ нет, только недавно появилась какая-то человеческая мебель, долги со всех сторон обступают и душат, и тем не менее, жить тут весело и занятно. Страна необычайно яркая, динамичная, без конца происходит что-то фантастическое, почтовый ящик лопается, оба телефона звонят, не переставая.
    У меня - еженедельная халтура на радио, какие-то гонорары в издательствах  и журналах, плюс выступления и лекции. Сначала я боялся    ездить,   но    оказалось,   что   все   это   весьма комфортабельно,   я  был   в  Детройте,   Чикаго,  Филадельфии, Бостоне,  Северной Каролине,  Минессоте, Калифорнии, участвовал в  двух международных конференциях, на одном симпозиуме полчаса говорил по-английски и чуть не умер от напряжения.
    Сейчас я уже точно знаю, кто хорошо устраивается в Америке. Это ученые с мировым именем, хорошие инженеры / не администраторы/, освоившие язык, ремесленники, авантюристы, то есть энергичные, деловые люди с высоким коэффициентом моральной неразборчивости. Всяческие гуманитарии /художники, писатели, и в особенности актеры и кинематографисты/ - здесь хуже таракана. Из художников неплохо зарабатывает - Шемякин и еще двое-трое, вроде Левы Збарского, занимающегося оформительством. Из киношников продвинулся один Миша Богин, и то - недавно и, может быть, ненадолго. Из музыкантов хорошо живет Барышников / если можно причислить его к музыкантам/, он невероятный богач, и его портреты попадаются даже в хозяйственных магазинах. У него, у единственного, настоящая мировая известность, затем идут Растропович и Годунов, который стал плейбоем, мелькают афиши Беллы Давидович и все, у остальных дела обстоят куда скромнее. Из писателей все хорошо у Бродского, он первая фигура в американской литературе, летает по всему миру, получил так называемую "Премию гениев" / 35 тысяч в год на пять лет/, без конца дает интервью по самым лучшим каналам телевидения. По-прежнему на огромной высоте Солженицын, хотя его известность падает, а доходы резко уменьшаются. Дальше идет большой интервал, а потом следует группа из 5 - 6 человек - Аксенов, Войнович, Гладилин и так далее, сюда же отношусь и я, это те, кто зарабатывает литературой, причем, Аксенов, например, среди русских весьма известен, но в американской сфере мои дела обстоят гораздо лучше, я печатаюсь в лучших журналах и контракт у меня с лучшим издательством. Посылаю вам одно из писем Воннегута и вырезку из энциклопедии - из чистого хвастовства. Кстати, передо мной в этой энциклопедии идет Довженко, и о нем написано куда меньше. Короче, для меня лично эмиграция была единственным выходом, единственной дорогой к литературе. Человек я, видимо, поверхностный, и очень горжусь тем, что Чивер незадолго до смерти / кстати, он был алкоголиком/ подарил мне книжку с надписью - "Мастеру современной прозы".
    Живем мы  в дорогом  / сравнительно/  районе, в худшей его части,  я довольно  много езжу, Катя подрабатывает в кондитерской, а деньги тратит на бесчисленные наряды. Она - чрезвычайно эффектная девица в чуждом мне андалузском стиле.  Мать моя отчасти помолодела, отчасти  грустит, вернее,  грустила, потому  что теперь родился мальчик  Коля /Николас/,  и мать с ним возится. Ребенок толстый и  веселый. Когда  он родился,  некий Андрей  Седых, которого в действительности,  разумеется, зовут  Яков  Моисеевич  Цвибак, бывший  секретарь Бунина и редактор старейшей русской газеты на Западе,   написал  мне:   "Надеюсь,   ваш   сын   не   вырастет журналистом,   потому  что   бороться  со  следующим  поколением Довлатовых я уже не в состоянии"...
    Люди здесь страшно меняются, Парамонов стал черносотенцем и монархистом, Люда Штерн - писательницей, Бобышев злой, как пантера, Игорь Ефимов стал бизнесменом, у него свое издательство размером с письменный стол. Со всей эмиграционной верхушкой я хорошо знаком, есть среди них симпатичные люди, есть и не очень, но дружу я только с Синявскими, Андреем и Машей, и еще с югославским диссидентом Михайловым, человеком редкой прелести. Максимов и Марамзин меня ненавидят, как левого, красного и еще не знаю какого, Аксенов приятный человек, но замкнутый и равнодушный, Войнович жил в Мюнхене, а сейчас работает в Принстоне, и мы видимся только на конференциях. Поразительные вещи произошли с Кириллом Владимировичем Косцинским. Его еще в Австрии бросила жена Аня, он приехал в Гарвард, получил неслыханную стипендию - 23 тысячи в год, кроме того, ему дали бесплатную секретаршу для составления словаря матерщины, он женился на этой секретарше по имени Джоан, которой 35 лет, заболел раком легких и через месяц абсолютно вылечился. Я его недавно видел в Бостоне, он спрашивал про Борю.
    Донат /Донат  Мечик -  отец С. Довлатова - прим./ живет в Нью-Йорке, рядом с Ксаной, которая родила дочку Юлю, и ее мужем - Мишей Бланком, который работает в авиакомпании "Панам" и получает кучу денег. Донату  очень  не  хватает  изысканного  театрального общества,   молодых   барышень,   Дома   искусств   и   почета, согласиться  же на  спокойную старость в прекрасной квартире, у телевизора  с книжкой  /собственного сына/ в руках он не хочет. Он  печатается в  местных газетах, иногда в силу политической близорукости пишет: "...Это был самый счастливый день моей жизни. Я получил приглашение на банкет, где присутствовал лично товарищ Жданов...",  тем  не менее, он ропщет и ругает Америку за жару и басурманский язык.
    Сам  я английского  по-прежнему не  знаю, читать  еще как-то могу, но говорю очень плохо, лекции читаю по бумажке, а если со мной заговаривают неожиданно, то не понимаю абсолютно ничего. Худо еще и то, что большинство моих американских знакомых - слависты или переводчики, и с ними я говорю по-русски. Телевизор смотреть / что очень помогает/ - нет времени.
    С алкоголизмом получилось так. Я сначала пил, затем понял, что скоро околею, и тогда меня вылечили каким-то фантастическим уколом. Этот укол действовал два года, затем я, что называется - развязал, это было в мае, пил девять дней, ездил по злачным местам, наделал множество долгов, потом изнемогал от мучений, позвонил тому же доктору и снова сделали мне укол. Теперь опять не пью. Вообще, алкоголиков здесь мало / в нашем понимании/, и пить здесь страшно, потому что деньги практически не кончаются, всегда можно достать еще, магазины открыты всегда, бары работают круглые сутки, а опасности, самые реальные, подстерегают на каждом шагу. Здесь и в обычном состоянии страшновато ездить по городу, так что же делается с человеком на шестой день похмелья!!! Тормоза скрипят, полицейские машины ревут, джаз отовсюду грохочет, а навстречу идут пятеро негров с разрисованными харями...
    Нью-Йорк, действительно, опасный город, но к этому привыкаешь, к чувству опасности, как выяснилось, можно привыкнуть, и оно даже придает жизни какой-то привлекательный оттенок. У меня два пистолета, дома у входа стоит алебарда, которую мне привез друг из Испании, Лена раньше ездила в метро с газовым баллоном, а теперь сидит дома. Катя ничего не боится, возвращается черт знает откуда в час ночи. Правда, мальчики здесь довольно рыцарственные, и у все у них машины...
    Мальчик Коля очень симпатичный, всем улыбается, недавно я его оставил в коляске на полминуты, а когда вышел из магазина, то увидел, что его тискают две пожилые негритянки с криками: "Кис ми ту", что означает - "Поцелуй меня тоже!"...
    Да, забыл сказать про Шарымову. Когда меня выжили из редакции, мои сторонники тоже ушли, и теперь Наталья очень бедствует. В придачу ко всему, ее бросил сожитель, худосочный одесский юноша по имени Алик. Теперь она без мужа, без зубов, без работы, без талии и без жилья. Недавно мы с Леной подарили ей денег.
    Теперь о делах. Я ужасно давно ничего не посылал, но вчера ездил специально в район с доступными ценами, купил Боре и Валерию по джинсовому костюму "Ли", куртки и брюки, купил также зимнюю обувь для Саши Зибуновой, джинсы для Тамары и разные мелочи. Завтра же куплю зимнюю куртку для Саши с капюшоном, я ее вчера присмотрел, но деньги кончились, и скоро отправлю, Тамаре - авиа, чтобы Саша получила к дню рождения, а Боре и Валерию - морем. Простите, если что не так. Надо бы посылать больше, но как-то не выходит, к каждому твоему доллару со всех сторон протягивается щупальца капитализма, наличные деньги как-то мигом исчезают, они здесь полны реальности, со всех сторон глядят на тебя нужные вещи, отовсюду торчат счета, сегодня пришел счет за телефон - громадный и счет из техасской больнице, где у Кати месяц назад вытащили занозу из пальца ...
    Боря! Я говорил с несколькими/ тремя, русскими врачами о твоей волчанке. Все они говорят, что здесь она лечится плохо, что используются те же преднизалоновые гормональные препараты, что они совершено те же, что и в Союзе. Здесь очень развита хирургия и зубоврачебное дело, а фармакология мало чем отличается от советской. Например, болеутоляющие средства здесь слабее, чем в Союзе, я это понял, когда страдал зубами. Мне ничего не стоит купить это лекарство и отослать его хотя бы через фонд Алика Гинзбурга, они занимаются такими пересылками вполне легально, но все все врачи говорят, что это бессмысленно. Мне очень жаль, что все это так, и не думай, что я ленюсь или отлыниваю...
    Дальше, и это тоже относится к Боре, дело такого рода. Нам стало известно, что моей матери завещаны деньги / 1 000 или чуть больше рублей/, то ли Ниной Николаевной, то ли какой-то их общей подругой. Эти деньги лежат на счете № 01 71 12, в сберкассе 1879.046, Б. Проспект Петроградской стороны, д.31. Я звонил в Сов. представительство ООН и в Посольство и понял, что получить эти деньги здесь будет трудно, и что хороший адвокат не станет заниматься такой чепухой. Тогда я позвонил знакомому нотариусу и спросил, как оформляется доверенность. Оказалось, что и это непростое дело, мы должны составить доверенность на двух языках, заверить подпись у ньюйоркского нотариуса, затем у штатного, в Олбани, и наконец - в Вашингтоне. К четвергу я подготовлю бумаги, еще через начну их посылать в эти три инстанции, а затем вышлю Боре эту доверенность. Боря должен будет объяснить в сберкассе, что им выгоднее выплатить деньги в рублях и советскому человеку, чем отдавать валюту несоветскому человеку, который этого в результате добьется. Если из этого что-нибудь получится, то желательно разделить эти деньги с Тамарой, а Валерия угостить водкой и сосисками. Бумаги отошлю в течении месяца точно.
    Ну, пора заканчивать, Я вас очень люблю, всем без конца о вас рассказываю, вы фигурируете во многих моих сочинениях и так далее. Если между нашими странами когда-нибудь наладятся отношения, то я вас крепко обниму, на что не теряю надежды. Надеюсь я также и на то, что моя дочка Саша когда-нибудь увидится со мной, со своей бабушкой, сестрой и младшим братом. Вы все мне дороги так же, как мои родные, живущие вместе со мной. Тамару особенно благодарю за дружбу, а вас всех - за чувства, которых я, видимо, не достоин, и которые, тем не менее, составляют счастье моей жизни. Обнимаю вас, родные и любимые. И как говорится, не поминайте лихом.
    Валерий, если в твоей посылке окажется что-то женское, это - для Тани Юдиной, независимо от того, в каких вы с ней отношениях.
    Всем знакомым - привет. У меня все хорошо, а плохо только то, что нет вас.
    Крепко обнимаю. Ваш Сергей
P.S. 14 июля. Сегодня ездил в город, накупил уйму всякого барахла, едва дотащил, Валерию - рубаху и свитер, плащ - Тамаре, Боре - свитер, Саше - куртку и массу всякой чепухи, да еще три почтовых коробки, даже настроение улучшилось. Скоро займусь отправкой. Целую С.

- 27.12.82 -
Милая Тамара!
Все, что ты пишешь, очень грустно. Парадокс заключается в том, что мне ваши проблемы более или менее ясны, а свои я даже описывать не буду, потому что мы живем не в другом государстве, а в другом измерении, где все знакомые нам обоим слова наполнены другим содержанием. Когда-нибудь ты все поймешь.
    Что касается посылок, то я, конечно, очень виноват и буду стараться действовать практично. Я только хочу сказать, что это не от скупости или невнимания, а по разным другим причинам, объяснять которые я тоже не в силах.
    Только что ездил в город, купил тебе сапоги, черные джинсы, зимнюю куртку, Саше - ботинки, платье, спортивный костюм, куртку и всякие мелочи. Сабо давно вышли из моды, и я нигде их не вижу, но постараюсь купить. Шапочку для купания тоже пока не обнаружил, но буду искать. В общем, постараюсь, не сердись. Легкие вещи пошлю авиапочтой, а тяжелые - морем.
    Надеюсь, ты получила доверенность для Бори/ во всяком случае я получил уведомление о вручении с твоей подписью/, я послал бумаги тебе, во-первых, чтобы внушить Боре некоторую ответственность, а также в надежде, что таллинская почта работает исправнее. Хочу надеяться, что Боря деньги получит. Уверен, что поделится с тобой. Если почему-либо это не произойдет, сообщи мне.
    И не спеши жалеть, что я зарегистрирован, как Сашин отец /каковым, впрочем, и являюсь/, последнее слово еще не сказано, может быть, я вам еще пригожусь, для начала буду стараться посылать что-то нужное.
    Не знаю, что говорила обо мне Люда Штерн, мы с ней в довольно приличных отношениях. Людкина драма в том, что она стала писательницей, и довольно быстро обзавелась всеми пороками, характерными для писателей, но не успела вырастить в себе писательские достоинства: выдержку, бескорыстие, независимость от чужого мнения. Короче, она стала завистливой и очень нервной, и задачу литературы видит в том, чтобы позавтракать с какой-нибудь знаменитостью вроде Алекса Либермана. Либерман охотно завтракает, говорит женщинам комплименты, но Люду в своем журнале "Вог" не печатает, а печатает Бродского, что, согласись, разумно.
    Игорь Ефимов стал бизнесменом, дерет с авторов три шкуры, но работает много и добросовестно.
    Леша Лосев сидит в провинции, пишет замечательные статьи и довольно холоден ко всем, кроме Бродского.
    У меня вышла четвертая книга по-русски, с лета пойдут заграничные издания, может быть, что-то заработаю, хотя кормит все же не литература, а журналистика, и при том весьма низкого сорта. Несмотря на то, что мои дела идут лучше чем у большинства русских авторов.
    Воннегут не только черный юморист, он еще и романтик, и выразитель тотального скепсиса, а в жизни невероятный добряк, ему недавно исполнилось 90 лет, и похож он на страшно истаскавшегося юношу. Недавно он сказал мне:" Я живу на этой улице десять лет, и три раза в день гуляю с собакой, но ни один человек еще не сказал мне: "Ты Воннегут?"...
    Как ты, наверно, слышала, в этом году Нобелевскую премию дали Маркесу, шансы Воннегута были очень велики, когда решение было принято, Воннегут написал: "Даже если бы премию дали мне, все равно всем было бы ясно, что Маркес пишет лучше".
    Надо сказать, Воннегут прав.
    У меня растет сын Коля /его формальное имя - Николас Доули/, он толстый и симпатичный, все время пристает к Глаше, она рычит.
    Мать несколько оживилась в связи с рождением внука. Донат жизнелюбив, но при этом идейный враг Америки. Недавно ездил в Европу, говорит - там лучше. Я же до смерти из Нью-Йорка добровольно не уеду, я этот город полюбил со всеми его кошмарами.
    Лена не меняется, она сдержанная, равнодушная, очень добросовестная. Нас с ней судят сейчас на долларов, которые мы взяли в банке для приятеля, и которые он не вернул. Надеюсь, не посадят.
    Катя абсолютно независимая, в нас не нуждается, где-то пропадает, учиться не хочет, во всяком случае пока. Слава Богу, не употребляет наркотиков/ в отличие от большинства подростков/, в остальном же - типично американская девица.
    Передай Светлану, что я дружу с Алексисом Раннитом. И вообще, местные эстонцы ценят меня, как бытописателя эстонской жизни.
    Тамара, не сердись, пожалуйста. Я постараюсь все наладить. И помни, что мы тоже живем не в раю, и в некоторых отношениях наша жизнь - очень трудная, хотя объяснить всего этого я не могу. Когда-нибудь разберемся. Никаким дурным слухам обо мне не верь, я пытался сделать первую нормальную газету в эмиграции, и меня оттуда выжили. Репутация моя в симпатичных мне кругах - вполне хорошая, от американских же издателей и редакторов я только и слышу: "Вы - первый нормальный русский, которого мы встречаем..."
    Обними и поцелую Сашу. Я верю, что мы когда-нибудь увидимся. Это не слова, я действительно верю. Не разочаровывайся во мне, ты один из очень немногих близких и дорогих мне людей, и дружба с тобой - лучшее время моей жизни, это правда.
    Твой /ваш/ С. Довлатов.
P.S. В идейных и общих вопросах доверяй Рейну. Он - самый умный, как я теперь понимаю, из оставшихся знакомых. Мне кажется, он лучше других представляет себе жизнь на Западе. С.

- 22.11. (1983 или 1984 ?) -
Дорогие - Тамара, Боря и Валерий! Посылаю вам три одинаковых письма. Только что отправил всем посылки, Тамаре: дубленку, сумку и сапожки для Саши + мелочи, Боре: джинсы, свитер и сапоги, Валерию: меховой жилет, рубаха и тоже мелочи. Перечисляю я все это не случайно, за последние года два к нам по разным причинам вернулись четыре посылки, поэтому мы обращаемся в новые организации, хотелось бы знать - дошло ли, и что именно. Я уже писал, что американская почта работает ужасно, да и ваша кое-что себе позволяет, в сумме это создает множество затруднений. мама кое-что посылает Юле Губаревой, Станкевичу и Анеле, Лена - своему племяннику и мачехе, я - вам троим, к сожалению - очень редко.
    Пишу - еще реже, и не потому, что ленюсь, а потому, что ничего не возможно описать и объяснить.  Еще раз повторяю, мы живем не  другой стране, и не в другой системе, а на другой планете, все понятия здесь наполнены другим содержанием, сама психология жизни - другая и т.д.
    Все-таки попробую очень коротко и неуклюже рассказать  про наше существование. Оно довольно четко делится на два сектора: творческий и социальный. В творческом плане все более или менее хорошо, даже лучше, чем  я мог надеяться. Во-первых, и я, и Лена работаем дома, занимаемся только бумажной работой, мы - селф имплойд/ самонаниматели/, у Лены наборная машина/ величиной с баян/, я пишу 40% для радио и 60% для души. Все это означает,  мы выезжаем из пригорода в Манхеттен в среднем - раз в неделю/ Лена реже/, для Нью-Йорка с его бандитизмом - это огромное преимущество. У меня вышло 7 книжек по-русски, скоро выйдут еще две, правда, все они довольно тонкие, по 120-150 страниц. Две книги вышло по-английски в Америке/ третья выйдет месяцев через шесть/, одна в Лондоне/в особом британском переводе/, а так же - по одной - в Швеции, в Дании, в Норвегии, в Финляндии, ждем контактов из Франции и Италии. Рецензии все без исключения положительные/хотя здесь очень принято обругать человека последними словами/, отношения с газетами и агентствами - хорошие и т.д. В общем, есть какая-то второсортная известность продвинувшегося восточно-европейца, что-то вроде медведя, научившегося ездить на самокате. При этом, зарабатываю я чистой литературой очень мало, гораздо меньше, чем мы платим только за квартиру, газ, электричество и телефон. А ведь у нас еще - нянька, Ленина машина, обслуживание этой машины, то есть - ремонт, счета из госпиталей/ мы до сих пор не расплатились ни за ленины роды,  ни за ее операцию, ни за донатову язву, ни за мои ошибки в газете/, всяческие кредиты и т.д. Плюс - штрафы, судебные иски, результаты незнания законов и прочее.. То есть, все мы вместе зарабатываем  тысяч 16-17 в год, и находимся по американской социальной шкале между "бедными" и "неимущими". Утешением служит то, что в среднем американские писатели зарабатывают еще меньше. Всерьез можно говорить только о создателях массовых книг, телесериалов, коммершл и о тех, кто работает для Голливуда. Уверен, что среди остальных литературным трудом живет не больше сотни писателей. Апдайк, например, зарабатывает в год тысяч сорок, это меньше зарплаты инженера, при том, что Апдайк входит в первую десятку. Воннегут постоянно жалуется на бедность, а лучший поэт Америки, Аллен Гинзберг, монстр, гомосексуалист, наркоман и Катин гид по концертам рок-музыки - зарабатывает в год тысяч пять-шесть. Короче, писатель, художник, музыкант здесь, как правило, очень беден, это нормально, быть писателем в Америке/ даже не совсем рядовым/ - это значит - решиться на нестандартное существование. Для  сравнения скажу, что Миша Бланк, муж моей сводной сестры Ксаны, балбес  и симпатичный пустомеля, зарабатывает в качестве программиста ровно в четыре раза больше, чем я со всеми моими премиями, портретами в газетах и журналах и майками с моим изображением. Причем, то, что мы зарабатываем 16-20 тысяч, вовсе не означает, что мы тратим эту сумму, все гораздо сложнее. На практическую жизнь уходит 100 долларов в неделю, остальное - фон, подземные воды. В общем, мы - бедные, довольно знаменитые, грустные и, в общем, достаточно старые.  Мечтаем о настоящем читателе, о российской аудитории, об атмосфере родного языка и теплых человеческих отношений. Американцы - замечательные люди, но раскрываются они только когда беседуют с психоаналитиком, деньги одалживать не принято/ этим занимается банк/, звонить среди ночи не принято, жрать в гостях не принято, все занимаются собой. Это вообще-то прекрасно, но мы не привыкли. О еврейской эмиграции не хочу и говорить, тут нужны Ильф с Петровым.
    Америка - прекрасная страна, но мы слишком поздно сюда приехали/ потому-то наши дети так и отличаются от нас/мы не привыкли к реальной законности, не привыкли к денежно-сориентированным отношениям и механизмам, не привыкли к суверенности, ко многому такому, что нам кажется равнодушием.  Конечно, если считать, что я уехал ради литературы, ради того, чтобы печататься, то этого я достиг, но, к сожалению, это не все, далеко не все. Оказалось, что  в "обществе изобилия" быть сносным писателем, но бедным человеком - трудно, вы даже не можете себе представить - насколько.  При этом, наше поколение до смерти своего статуса не изменит, разве что Катя или Коля будут жить по-американски, чего я им от души желаю, но сам этого осуществить не могу. Да и мотив "едем ради детей" - в общем, зыбкий, никто из нас не знает, где и в чем наши дети будут счастливы.
    Простите за сумбур, поспешность и печаль.
    Мама - более или менее здорова, она - самая мудрая и веселая из нас, все ее очень любят и приглашают в гости чаще, чем нас. Донат -  месяца два болел, очень капризничал, нарушал диету, тоскует по Дворцу искусств/ идеализирует его задним числом/, выпустил/ на мои деньги/ книгу мемуаров, живет в соседнем доме. Ксана и Миша - типичные американские мещане, Лена абсолютно не меняется, женщина в сером плаще, Катя - типичная американка 80-х годов, учится в колледже/ не самом плохом, хоть и почти бесплатном/, летом ездила в Испанию, до сих пор/ с нашим участием/ возвращает долги, Коля - симпатяга, плакса, похож на Лену, Глаша - жива и трижды вынудила меня платить огромные штрафы, накакав в неположенных местах.
    Игорь Ефимов открыл издательство, беден, работает много, Люда Штерн торгует квартирами и довольно успешно пробивается в литературу, Бродский - кумир здешней интеллигенции, выдвигался на Нобеля, получил премию Макартура/ 2200 тысяч долларов/, но недавно с грустью сказал: "Солжа, если что, позовут домой, а меня - нет". Леша Лифшиц профессорствует в глуши, Мила Пазюк - владелица косметического салона, Войнович пригрет Баварской академией, Владимов - редактор "Граней", со всей русской прессой я переругался, заклеймен как "красный", и очень даже этому рад.  Аксенов - широк, небогат и, в общем, успешен. У него, в отличии от меня, хороший английский, и вообще, он - "найс гай"/ хороший парень/, то есть - легкий, веселый, живой - американцы это очень ценят.
    Что касается алкоголизма, то сначала я ужасно пил, затем меня вылечили, и я три с половиной года не пил совершенно, затем опять пил, но меньше, а сейчас - попиваю умеренно, хотя раза три был на грани запоя. До конца эта проблема все еще не решена. Здесь пить, как раньше, невозможно, хотя бы по тому, что я должен работать 7 дней в неделю с утра до вечера, иначе все остановиться.
    Новых друзей у меня мало, да и качество не то, старые приятели - либо меняются/ не в лучшую сторону/, либо живут  других городах.
    Правда ли? что умер Владик Пашков? Правда ли, что Панченко опять выпивает?/ Мне сказала об этом внучка Лихачева/.
    Тамара, пришли мне очертания Сашиной ступни и ее рост /в сантиметрах/, потому что с размерами здесь ужасная путаница. И еще, сообщи что-то насчет ее комплекции.
    Если кто-то из вас получит это письмо, поделитесь сведениями с остальными, но посторонним людям не стоит их показывать, а то мне позвонил Миша Шемякин и говорит, "По Москве гуляет твое письмо, в котором ты пишешь? что я сплю, не снимая сапог" /что правда/.
    Тамара, сохранились ли в Сашиной метрике какие-то следы моей личности? Если да, то может быть, я когда-нибудь, при оттепели, смогу пригласить ее в гости. Скажи, что я про нее часто думаю и утешаю себя мыслью, что рано или поздно хоть чем-нибудь буду ей полезен.
    Всех вас обнимаю и люблю, не ругайте меня, беда в том, что я-то довольно хорошо представляю себе вашу жизнь, а вы наши трудности и разочарования представить себе не можете. Кажется, я уже писал, что в Америке трудно опуститься ниже какой-то черты, но и подняться выше - невероятно трудно.
    Преданный вам С. Довлатов

- 27.02.84 -
    Милая сердитая Тамара!
    Вчера, наконец, отправил тебе посылку. На этот раз действительно, "Куча" мелочей и разных канцелярских глупостей. Из предметов, заслуживающих внимания - женский плащ, скромный, но приличный, детская курточка и летние, детские же туфли. Надеюсь, что-то подойдет.
    Меня все еще мучают твои упреки, связанные со злосчастной дубленкой. Должен тебе сказать, что мой приятель купил одновременно со мной такую же, отослал ее в Минск, а недавно получил сообщение, что дубленка его мачехе не подошла и продана за 450 рублей, так что, пошлина во всех случаях оправдывается.
    Ты пишешь: "В магазине я такую не стала бы покупать за 250 рублей". Может быть, В Таллине что-то резко изменилось, но при мне дубленки в магазинах не продавались даже и за 250 рублей.
    Так что, не сердись, если можешь, я и так подавленный и депрессивный человек.
    Лурье, если возможно, передай, что его здесь знают и чтут, что при всем оскудении издательского дела, его книжку издали бы мгновенно, так что, пусть власти ценят, что Лурье на это принципиально не идет.
    Светлане Семененко сообщи, что я был в очень хороших отношениях с покойным Алексисом Раннитом, у меня есть десяток писем Раннита с множеством картинок. Раннит был замечательным, помимо всего прочего, каллиграфом.
    Тому же Семененко будет небезынтересно, что я хорошо знаком с Чеславом Милошем. Когда я впервые подписал Милошу книгу, то сделал в транскрипции его имени и фамилии на английском языке - семь грамматических ошибок.
Бродский  напечатал  очень  смешную  пьесу  "Мрамор"  из древнеримской  жизни. Он  живет достойно, опрятно и без шика. Я ему  многим обязан.  На  одном  литературном  вечере  Бродского спросили:
-  Правда ли,  что  Вы  послали  первые  рассказы  Довлатова  в американские журналы и таким образом помогли ему печататься?
    Иосиф ответил:
-  Я действительно послал рассказы Довлатова в "Нью-Йоркер", но я  посылал туда  еще  двадцать  авторов,  а  напечатали  только Довлатова.  Я могу, конечно, помочь ему печататься, но написать за него рассказы я не могу...
    И так далее. В общем, он благородный человек, во всяком случае - по отношению ко мне, по отношению к Аксенову, говорят - не очень.
    Сашу обнимаю, жду от нее короткого письма. Всем привет.
    Ваш
      С. Довлатов

- 15.01.85 -
    Милая Тамара, не сердись, что я очень редко пишу. / Кстати, месяца два назад отправил тебе, Валерию и Боре толстые письма/.
    Недавно прочитал  в мемуарах  Эренбурга, что, вернувшись в Москву  из Парижа,  он хотел  написать французским  друзьям, порвал   все  свои  письма.  Он  говорит:  "  Мы  жили  в разных измерениях".  Я  Эренбурга  очень  хорошо  понимаю.  Ничего не возможно  объяснить.  Все,  что  я  мог  бы  написать, требует подробных,   рискованных  объяснений.   Я  не  могу объяснить, счастливы  мы или  несчастливы,  богаты  или  бедны,  почему недоволен  своим литературным  положением, что  меня угнетает в семейной  жизни. Поэтому  говорить можно  либо о  самом общем и главном,  либо о  пустяках.  Главное  заключается  в  том,  что эмиграция  - величайшее  несчастье моей жизни, и в тоже время - единственный    реальный   выход,    единственная   возможность заниматься  выбранным делом.  При этом я до сих пор вижу во сне Щербаков  переулок в Ленинграде или подвальный магазин на улице Рабчинского.   От  крайних  форм  депрессии  меня  предохраняет уверенность  в том,  что рано ил поздно я вернусь домой, либо в качестве  живого человека, либо в качестве живого писателя. Без этой уверенности я бы просто сошел с ума.
    О Жениной книжке я слышал, рад за него, но раздобыть ее мне не удалось, в здешнем советском магазине было всего несколько экземпляров. Если достану, то что-нибудь скажу о ней по радио. Надеюсь, Женю это не огорчит.
    У меня, действительно, вышла по-русски повесть "Заповедник", но после нее уже издана книжка "Наши" в "Ардисе" и сборник газетных статей "Марш одиноких". Месяцев через пять, надеюсь, выйдет еще один сборник статей и параллельно  что-то несуразное, под названием "Ремесло", тоже в "Ардисе". Всего у меня вышло семь с половиной русских книг /одна в соавторстве/ и около десятка переводных. Вероятно, я вхожу в сотню, или в две сотни приличных американских писателей, не занимающихся коммерческой литературой и публикующихся в приличных, но бедных издательствах и журналах. Мне трудно тебе объяснить, почему писательница Джудит Кранц, о которой ты никогда не слышала и, к счастью для тебя, не услышишь, зарабатывает в тысячу раз больше, чем Воннегут и Апдайк вместе взятые. Парадокс заключается в том, что в Америке сплошь и рядом можно быть знаменитым, но бедным. Я, кажется, уже писал тебе, что лучший американский поэт Ален Гинзберг зарабатывает в среднем 4 000 долларов в год/ это очень мало, значительно меньше, чем моя годовая квартирная плата/, а профессор, который пишет о Гинзберге книги и статьи, зарабатывает тысяч двадцать пять.
    Но лучше не углубляться в загадки и парадоксы здешней жизни. А их масса. Я никогда не смогу понять, почему книги стихов здесь расходятся тиражом 300-400 экземпляров, а на религиозные проповеди собирается по 5 000 человек. Ведь и то, и другое имеет отношение к духовности. Никогда я также не смогу разобраться, почему американский торговец в среднем случае ни за что не отдаст тебе стодолларовые ботинки, если ты не доплатил одного цента, и в то же время почти все американцы жертвуют на благотворительные цели довольно большие деньги. Почти вся американская литература, почти весь здешний театр существуют на средства благотворителей. И эти благотворители - те самые американцы, которые готовы убить тебя за доллар.
    Лучше я расскажу что-нибудь мелкое и занятное. В Америке, так же, как и в СССР, есть закон, по которому запрещается публично распивать спиртные напитки/ вне баров и ресторанов, которые попадаются, в среднем, через каждые десять метров/. Но в Америке есть и другой закон, по которому никто не имеет права/ включая полицейских/ заглянуть в мой карман, пакет или портфель, если на меня не заведено уголовное дело. В результате, чернокожие и латиноамериканцы ходят по городу с бумажными пакетами в руках, а в пакетах у них виски или ром. Я тоже, бывало, гулял с таким пакетом./ Дело в том, что в ресторане и в баре все в пять раз дороже/.
    И еще. Если ты в Америке получаешь официальное письмо, не личное, а из какого-то учреждения, то отправитель обязан указать на конверте: "Это не чек", чтобы получатель письма случайно не обрадовался, думая, что ему прислали деньги, а потом умер от разочарования.
    Ладно.
    Милая Тамара! Еще раз прошу тебя - пришли мне контур Сашиной ступни/ не босой, а в ботинке/ и ее рост в сантиметрах, а также сообщи мне что-то о ее комплекции. Дело в том, что здесь ужасная путаница с размерами, тем более, что никто кроме русских не покупает вещи для посылок, все мерят/ или меряют?/. Мне ужасно стыдно, что я так редко вам что-то посылаю, но каждый раз я даю себе слово, что буду вести себя приличнее. Недавно послал вам женскую дубленку, детские сапожки и сумку для Тамары + какие-то мелочи. Напиши мне что-нибудь о пошлинах, здесь в этом трудно разобраться.  Может быть, ты уже сориентировалась, что выгоднее всего посылать, у нас с этим путаница, все сведения противоречивые. Вообще, здешняя почта - это ужас, хуже нашей.
    Мама, Донат и даже Глаша - живы. Донату сделали операцию/ прободение язвы/, мама прихварывает, но /тьфу, тьфу, тьфу/ не очень серьезно, Глаше две недели назад вырезали опухоль в матке. Ей - шестнадцатый год. Донат, несмотря на язву, ест рыбу и перец, и вообще, увлекается кулинарией настолько, что однажды я ему сказал:" В твоей жизни семга занимает такое же место, как в жизни Толстого - религия". Мама оказалась мудрой и совершенно потрясающей теткой. Колю знает весь наш район, он - скандалист, плакса, но довольно развитый, рожа - невыносимая, излюбленное развлечение его - оттянуть мои подтяжки на два метра, а потом хлопнуть меня со страшной силой по животу.
    Всех обнимаю. Привет общим знакомым.
     Твой С.Д.

- 20.04.85 -
    Милая Тамара!
    Недавно вернулась Борина посылка, шестая или седьмая по счету, которую мне возвращают. Причем, не везет именно Боре. Наверное, в Таллине - более гуманные таможенные правила. Ужас в том, что заранее никогда нельзя сказать, что пропустят и что вернут, никаких справочников такого рода не существует. В этот раз, например, я вложил 5 бритв, а можно только две. Казалось бы, выбросить эти бритвы к ебени матери, и дело с концом. Но нет, посылка едет два месяца обратно, и я еще должен уплатить "постидж дью", нечто вроде штрафа.
    У нас - никаких особых происшествий. На радио, где я халтурю, резко сократились заработки/ надеюсь, временно/. К счастью, у Лены есть сейчас довольно выгодные заказы, иначе наш Никеша сидел бы летом в Нью-Йорке.
    Как только у меня появятся лишние сто долларов, отправлю вам и Боре посылки, во всяком случае, надо успеть к Сашиному дню рождения.
    Чем болеет Саша? Видимо, что-то серьезное, раз ее положили в больницу?
    Наша Катя слегка подобрела, учится /кое-как/ в калледже, вечерами подрабатывает в баре, копит деньги на поездку в Испанию со своим бой-френдом/ кавалером, сожителем?/, белобрысым оболтусом по имени Саша Некрасов. Когда я спросил у Кати, что он за человек, дочь сказала: "Единственное, что тебе может в нем понравиться - это то, что он не еврей". Евреев в Нью-Йорке - больше, чем полгорода.
    Недавно я выступал в одном южном университете и все удивлялся, глядя на тамошних негров - вежливые, почтительные и даже пугливые. В Нью-Йорке перед неграми все дрожат от страха. Я-то, собственно, не очень дрожу, потому что похож на латиноамериканца или араба, а их здесь боятся еще больше, чем негров. Вечером я не могу обратиться на улице к прохожему: девять из десяти бросаются от меня бежать, а какой-нибудь психопат теоретически может и выстрелить, оружие есть у каждого второго.
    Недавно в Н.Й. выступал Евтушенко. Говорят, вел себя очень прилично, не кривлялся, говорил искренне. Я не пошел на его выступление, потому что вообще никуда стараюсь не ходить, особенно на эмигрантские сборища. Америку я люблю и уважаю, но мы живем не в Америке, а в эмиграции, а это - помойка, говно собачье.
    Сегодня стало известно, что мне не дали очередную премию, на которую я выдвигался. Здесь очень много разных премиальных фондов, есть даже такая премия - "За крайнюю творческую беспринципность", мне все не удается ничего получить. Это даже странно, потому что некоммерческий успех у меня есть. Сейчас заполняю документы на одну субсидию, если получу, на год брошу халтуру. Но могут не дать, скорее всего, не дадут. Восточно-европейское происхождение в таких делах и плюс, и существенный минус.
    Чай и кофе обязательно и с легкостью пришлю, а чтобы купить каталог, нужно разыскать специализированный магазин в центре города, но в течение недели я это сделаю. Насколько я понимаю, "Э какалог оф модерн ворлд койнз" - это связано не с филателией, а с нумизматикой. Я найду.
    Мать более или менее здорова, чувствует себя не хуже, чем в Ленинграде, возится с Колей, читает книги и смотрит телевизор. Папаша оправился, ходит по рыбным магазинам и издает вторую книжку, которая еще хуже, чем первая. Лена абсолютно не меняется, как метр-эталон в Париже.
    Марамзин разбогател и бросил литературу, Ефимов пашет в своем крошечном издательстве, эдик Лимонов уехал в Париж, где его оценили как антиамериканца, Володя Соловьев - ловкий конъюнктурщик, Аксенов прорывается в американские светские сферы, Войнович углубился в дебри нескончаемого романа, Синявский издевается над всеми, начиная с самого себя, но ко мне, кажется, относится прилично, а зимой даже поцеловал меня в гостях. Лена утверждает, что он был выпивши. Владимов редактирует довольно консервативный/ в прошлом/ журнал, он - прямой и добрый человек. Бродский, мне кажется, еще не оправился от того, что ему не дали Нобеля, все были уверены, что дадут, у него даже сидели телевизионщики. Накануне он мне сказал: "Нормальной жизни осталось часов десять", в смысле - магния, интервью и всяческих фимиамов. Но не дали. Я уверен, что из-за возраста, на свете очень много заслуженных стариков.
    В Союзе вышел наконец томик рассказов тринидатского индуса Найпола. Прочти, если достанешь.
    Летом или в начале осени у меня выйдет новая книжка по-английски. Фотографию для обложки делает жена Воннегута Джил Кремерс, она - известный фотограф. Может быть, тюремная книжка принесет какие-то деньги, хочу надеяться. В аннотации сказано: "Герои Довлатова горят так же ярко, как у Солженицына, но в гораздо более веселом аду".
    Ну, пока все. Сашу и Маню обнимаю. Привет Сереже, Люде, Генке, Виталию, Мише. Нинова встретим, как полагается. Да, пропустил Витю Ольмана. Сохранил ли он способность заразительно хохотать, будучи печальным евреем?
    Обнимаю тебя, раз и навсегда прости.
      Твой Сергей

- 18.05.85 -
Милая Тамара!
Сегодня я отправил посылку, в которой есть золотая цепочка для Саши к дню рождения и ее знак зодиака, тоже золотой. Насколько я понимаю, Саша родилась под созвездием Девы, значит, будет сентиментальной, остроумной, вспыльчивой и не очень практичной. Я очень беспокоюсь, дойдут ли эти вещицы, на почте сказали - дойдут, но уверенности полной быть не может. И не то, чтобы это были очень дорогие штуки, просто это единственное, что у Саши будет на память обо мне. В той же посылке платье тебе, лыжный костюм для Саши, плащ - дешевый, но очень "заграничный", кеды и всякая чепуха.
    Нумизматический каталог я нашел, вернее, нашел магазин, в котором они продаются, и обязательно вскоре туда съезжу. Вышлю его отдельной бандеролью.
    Новости у меня не очень радостные. Дело в том, что радиостанция, где я подрабатываю, уволила всех внештатников до октября, и мы оказались в довольно трудном положении. Пока что у Лены есть заказы, но летом их не будет. За книжки я получу гроши, прожить на это невозможно.
    Кажется, я уже писал тебе, что года три назад испортил отношения со всеми общественными группами в эмиграции - с почвенниками, еврейскими патриотами, несгибаемыми антикоммунистами и прочей сволочью. К сожалению, я убедился, что в обществе/ и  тем более - эмигрантском, то есть - тесном, завистливом и уязвленном/ циркулируют не идеи, а пороки и слабости. И монархисты, и трубадуры Сиона, при всех отличиях - злобная, невежественная и туповатая публика. Пятьдесят лет назад вся эта падаль травила Набокова, а сейчас терзает Синявского и т.д. Короче, получилось так, что я сам по себе, ни к какой группировке не принадлежу, книжки мои в русских изданиях почти не рецензируются, а фамилию мою русские газеты вычеркивают даже из рекламных объявлений. Конечно, никто не может посадить меня в тюрьму, но отравить существование могут. В общем, такой гнусной атмосферы, как в эмиграции, я не встречал нигде, даже в лагере особого режима. Поверь мне, что здешняя газета в сто раз подлее, цензурнее и гаже, чем та, в которой я трудился с Рогинским.
    Однако - книжки выходят, Коля подрастает, мама жива, ты и Саша всегда в моем сердце, извини за пышность слога.
    Параллельно с твоей отправил Боре посылку, которая дважды возвращалась. Надеюсь, дойдет, я все точно рассчитал.
    Ты, конечно, слышала, что умер в 46 лет Карл Проффер - один из самых уважаемых мною людей. Надо сказать, что и он ко мне хорошо относился. Вообще, так получилось, что самые близкие мне люди - Синявский, Михайлов, Владимов - живут не в Нью-Йорке и даже не в Америке, это грустно.
    Мама послала тебе бандероль, в которой есть чай и кофе. Когда/если/ получите цепочку с блямбой, сообщи, чтобы я успокоился.
    Сашу целую, всем большой привет. Любящий вас С. Довлатов.

- 20.12.85 -
Дорогие Тамара и Сашенька!
    Как всегда начинаю с извинений. Нас совершенно разорило беспечно проведенное лето. К тому же я пять месяцев ничего не зарабатывал. Долги приняли устрашающие размеры. И так далее. Посылку я вам отошлю через неделю, еще до Нового года, но получите вы ее, в лучшем случае, в конце января. Не сердись.
    Третья моя американская книжка провалилась в коммерческом смысле, как и две другие. Европейские издания никаких доходов не приносят.
    Все новые эмигрантские газеты позакрывались. Те, что уцелели, ненавидят меня как "розового либерала" и вычеркивают мою фамилию даже из коммерческих объявлений. То есть, русские издатели рекламировать мои книжки не могут, а значит, фактически не могут и продавать, и следовательно - не очень-то хотят издавать. В общем, гнуснее эмигрантской прессы нет ни одной многотиражки в Советском Союзе.
    Мама жива, более или менее здорова, смотрит телевизор и читает книжки. Лена абсолютно не меняется, как скорость света. Катя учится, почти не бывает дома, влюблена, отличается целомудрием, курит, наркотиков не употребляет, что в здешних условиях - редкость. Коля симпатичен, плаксив и часто простужается.
    Русские книжки у меня продолжают выходить по инерции, сейчас их девять, в феврале будет одиннадцать/ одна в соавторстве с двумя гавриками/, но энтузиазма уже нет, происходит что-то вроде творческого кризиса.
    Бродский лежит в госпитале со вторым инфарктом. Сегодня ему делают жуткую восьмичасовую операцию. Кончится это может самым грустным образом. Во всяком случае он целует на прощание всех, кто к нему приходит.
    Барышников снялся в голливудском фильме "Белые ночи"/ не по Достоевскому, но с российской клюквой/, фильм - дрянь, но Миша, как ни странно, играет очень хорошо.
    Дома, судя по всему, что-то происходит, но пока не совсем ясно - что именно. Дай Бог, чтобы что-то изменилось к лучшему. Я при всем своем пессимизме уверен, что мы еще увидимся.
    Писать, в общем, нечего, объяснить ничего невозможно.
    Передай Кушнеру, что Бродский держит коллективное письмо из Москвы /Кушнер, Рейн, Ахмадулина и т.д./ на рабочем столе и всем показывает, то есть - дорожит. Он знаменит и влиятелен сверх всякой меры.
    И еще, прошу тебя, Тамара, сообщи при случае Боре и Валерию, что посылки вышлю в течении двух недель - абсолютно точно.
    Напиши мне, если будет возможность
Всех обнимаю. Не сердись. С. Довлатов.

- 16.02.86 -
    Милая Тамара, я получил твое письмо, наполненное явными и тайными упреками, из которых справедливы, как минимум - 95%. Например, ты пишешь: "... станешь Нобелевским лауреатом и будешь сам платить за меня пошлину..." Так вот, даже если я стану не Нобелевским лауреатом, а рядовым инженером, поскольку рядовые инженеры здесь в три раза богаче Нобелевских лауреатов, а жена Айзека Зингера, больная еврейская старуха, до последнего времени работала продавщицей в булочной, да еще и далеко от дома/ все равно я не смогу платить пошлину здесь, потому что в Америке сейчас нет такой формы обслуживания. Это можно было делать до 84-го года, но и то надо было ехать на Центральную почту, тратить целый день, а главное - заполнять бесчисленные документы и объясняться по-английски, то есть, попросту говоря, брать с собой дополнительного человека, но сейчас и это невозможно.
    Дальше. Я не писал про "кучу мелочей", я написал мелочи, имея в виду те же дурацкие фломастеры и косметические штучки.
    Я, конечно, плохой отец, да и не только отец - плохой муж, сын, налогоплательщик, гражданин и так далее, но все-таки хочу напомнить, что когда я второй и последний раз видел Сашу, у нее был вполне любимый папа Володя, а я уехал в звании дяди Сережи. Тем не менее, мне очень стыдно перед вами, и вообще, не о чем тут говорить.
    Кстати, ты пишешь, что бабушка прислала Юле какие-то "красавки", вызывающие у Саши тяжелые комплексы. Я не знаю, что такое красавки, но я в ближайшие дни вышлю Саше платье, сапожки 36-го размера и всякой канцелярской дребедени. Скажи ей, что я тоже больше всего люблю канцелярские и еще зоо-магазины.
    Да, если красавки это кеды, или по здешнему "сниккерсы", то я обязательно пришлю Саше лучшие в Америке сниккерсы "Пума", но не в ближайшей посылке, а в следующей, потому что в одну посылку нельзя класть две вещи одного наименования, в этот раз будут сапожки.
    Должен сказать, что я не совсем понимаю, отчего тебя так страшат возможные Сашины комплексы. Комплексы есть у всех нормальных людей, их нет только у дегенератов и лыжников. Упаси ее Господь вырасти без комплексов, не говоря уже о том, что 60% отцов, которые есть у окружающих детей - невыразимое говно, еще похуже меня.
    Что касается Юли, то у нее, конечно, есть смешные слабости, но помни все же, что она добрая, хороший товарищ, никому никогда не сделала зла, и вся ее вина перед тобой лишь в том, что ее образ жизни отличается от твоего - это не страшно.
    Жене передай, что о его книжке здесь слышали, но рецензировать боимся, не знаем, как он на это посмотрит.
    Литературные мои дела на прежнем/не сенсационном/ уровне. Журнал "Ньюйоркер" уже год бракует мои рассказы. Зато могучее издательство "Кноф", вроде бы, подпишет со мной контракт на третью книгу, при том, что я все еще не окупил издательству аванс, полученный за первую книгу, не говоря о второй. Готовится еще две публикации в приличных журналах, вроде левого и даже красного издательства - "Партизан-ревю". В Америке несколько тысяч журналов, но лишь публикации в пяти-семи вызывают хотя бы минимальный резонанс и влекут за собой хоть какие-то гонорары. Огромное большинство журналов не платит ничего, а несколько сотен из них берут за публикации деньги с автора. К счастью, я до этого еще не докатился. А вот Толя Гладилин, бывший кумир молодежи, за одну свою русскую книжку вынужден был доплатить издателю 500 долларов.
    Здесь недавно вышел по-английски пошлый роман Евтушенко "Ягодные места" и не только имеет успех/в "Ньюйорк Таймс" была огромная рецензия на три книги сразу - мою, Васину и Евтушенко, и там написано, что он, Евтушенко, хоть и коммунист, но лучше нас обоих/, но и выдвинут на премию имени Хемингуэя, а это - 50.000. Жюри этой премии возглавляет Вильям Стайрон - жлоб и дурак.
    Милая Тамара, прости за сумбур и всякие нелепости, переписывать все это нет сил. Я тебя попрежнему люблю и уважаю, и воспоминание о дружбе с тобой - одно из самых горьких, а разлука с тобой - одна из самых тяжелых потерь. Если можешь, прости мне заранее все, тем более, что многих вещей тебе просто не понять издалека. Несмотря ни на что, я верю, что рано или поздно Саше станет понятно, что я ее не опозорил. Я не бедный и не богатый, поскольку все это относительно, просто я этнический писатель, живущий за 4 000 километров от своей аудитории. При этом, как выяснилось, я гораздо более русский, точнее - российский человек, чем мне казалось, я абсолютно не способен меняться и приспосабливаться, и вообще, не дай Бог тебе узнать, что такое жить в чужой стране, пусть даже такой сытой, румяной и замечательной. Я знаю русских из первой эмигрантской волны, они прожили здесь по 40 - 50 лет и по-прежнему в них можно узнать русских на расстоянии 500 метров.
    Новостей у нас мало. Минувший год был гнусным. Как вы, наверно, слышали, повесился Яша Виньковецкий, умер от инфаркта Кирилл Успенский, три дня назад зарезали на улице моего дружка, израильского барда - Сашу Алона. Года за два до этого застрелили Юру Брохина/ Женя мог знать его по Москве, он был из киномира/ и так далее. Тем не менее, я пишу каждый день с 8 утра до часу и с 7 вечера до 8-ми. Алкоголизм вспыхнул было снова, но я его потушил, успев, правда, ощутимо накуролесить.
   Милую Сашу обнимаю, жду записочек от нее, во вторник иду покупать разные канцелярские штучки. Не сердись и прости меня.
   Ваш С. Довлатов
P.S. Все Сашины данные записал и принял к сведению. С.

- 20.03.87 -
    Милая Тамара! Я совершенно недавно и совершенно случайно узнал, что денежные транзакции в СССР могут производиться не только по официальному курсу/ 70 копеек за доллар/, а также из расчета: 3 сертификатных рубля за доллар, причем, делается это лишь в отношении "зависимых" лиц, родителей или детей, как бы в порядке алиментов. Все это я в ближайшее время уточню. Ты же пока сообщи мне, пожалуйста, вписан ли я в Сашину метрику? Насколько я помню, это так. Во всяком случае, я точно помню, что Саша была вписана в мой паспорт. Если я в метрику не вписан, что было бы довольно грустно/, есть ли у тебя какая-то официальная возможность доказать, что Саша - моя дочка? Постарайся ответить как можно скорее.
    Насколько я понимаю, такие операции Советскому Союзу выгодны, и в то же время они бы очень облегчили мое положение. Уж двадцать пять-то долларов каждый месяц я бы точно посылал, а тебе бы выдавали 75 серт. Рублей, и это все же было бы ощутимо.
    Как только я получу от тебя ответ насчет метрики, то сразу же переведу долларов пятьдесят, а ты, если благополучно ими завладеешь, дай мне сразу же знать.
    Я, конечно, ужасный отец, но всегда утешаю себя мыслью о том, что время еще есть исправиться.
    В нашей жизни ничего с рождения Коли не меняется. Правда, умерла Глаша на семнадцатом году. Сейчас у нас - такса по имени Яков, девятимесячный босяк, плебей и обжора.
    Мама очень постарела, но, слава Богу, жива. Донат чуть не умер от прободения язвы, но оправился и по-прежнему склонен к чревоугодию. Лена не меняется, как скорость света. Коля - симпатичный, шумный и хитренький. Катя живет отдельно, учится в Технологическом колледже по части рекламы и моды и дружит со всякой музыкальной шпаной. Я пишу книжки, работаю много, зарабатываю мало, почти ни с кем не вижусь, иногда езжу с дурацкими лекциями. Тем не менее, я считаю, что получил все, на что мог претендовать и чего заслужил. Больше всего на свете, конечно, я хотел бы печататься в Союзе. Может быть, доживем и до этого.
    Обо всех изменениях в вашей жизни я узнаю одновременно с вами. Может быть, из всего этого получится толк.
    Странная у меня судьба: в Союзе я - "бывший", продавшийся за чечевичную похлебку, а здесь меня считают чуть ли не большевиком, и уж во всяком случае - розовым. Ладно...
    Поцелуй Сашу. Всем огромный привет. Как там Серега, Витя, Генка, Ося, Репа, Минька? Как мама с Мишей?
    Обнимаю тебя. Прости. Твой С.

- 10.07.87 -
    Милая Тамара!
    Тут произошли довольно грустные события. Я угодил в госпиталь с желудочным кровотечением, и через два часа стало известно, что у меня, бывшего здоровяка - цирроз печени, цистит / что у мужчин  бывает крайне редко/ и опухоль, извини за подробность - в мочеточнике. Сначала все решили, что это рак и даже поделились этим известием с Леной. / Мать до сих пор ничего толком не знает./ Затем около двух недель меня терзали, и наконец выяснилось, что опухоль доброкачественная, однако цирроз остался со мной. В общем, как у Крылова - "Рак пятится назад", цирроз же - ни с места. Опять же, как там у Некрасова - "Цирроз-воевода с дозором обходит владенья свои..."
    Короче, я из здорового человека превратился в больного - забыл сказать, что у меня еще и сворачиваемость крови плохая - курить нельзя, пить нельзя, есть нельзя ничего такого, ради чего люди садятся за стол.
    Вся эта история как-то выбила меня из колеи и нарушила мои планы. Тем не менее, еще до госпиталя я наконец открыл специальный счет в специальном банке, откуда можно переводить деньги близким родственникам в СССР. Все это потребовало больше времени, чем я думал. По разным причинам. Во-первых, Союз не входит в западную банковско-денежную систему, и потому на каждом шагу возникают вопросы, на которые / да еще и при моем английском/ трудно ответить. Например спрашивают: "В каком из филиалов американского банка у вашей дочери есть счет?" Но я это дело обязательно пробью, я знаю человека, который через все это продрался. Поверь, это не так просто.
    В понедельник / два дня назад/ отправил вам посылку с плащем и свитером для Тамары, сникерсами и курткой для Саши, и с разными мелочами. Я слышал, что очень выросли пошлины. Если можно, Тамара, напиши мне что-нибудь об этом.
    Статью Трифонова в "Неве" я прочитал. Он лгун и мразь. А я-то сравнительно недавно оказал ему очередную, не первую в жизни услугу. Помогал старику Карлинскому пробить о Трифонове хвалебный гимн в педерастическом журнале "Адвокат". Черт с ним...
    Напиши мне что-нибудь о Саше и про общих знакомых.
    У нас все более или менее по-старому: мама дряхлеет, Лена не меняется, Катя смягчилась и подобрела, Никешка - веселый и одновременно дико плаксивый.
    Я же - больной претенциозный старик.
    Обнимаю вас.
            С. Довлатов

- 08.10.87 -
    Милая Тамара! О своих болезнях я тебе писал. Далее у меня шла перестройка, связанная с бесчисленными запретами: не пить, не курить и даже не есть. В результате, моя собака Яшка питается лучше, чем хозяин. Но это все ерунда.
    Организовать алименты мне пока не удалось. Поверь, все это очень непросто. Сейчас у меня к тебе несколько иное дело.
    Тебе в течении месяца будет звонить из Ленинграда человек и передаст от меня кое-какие подарки. Будь к этому готова и не удивляйся. Этот человек будет звонить Юле Губаревой/предупреди ее/ и передаст кое-что для Бори и Валерия. Послать его непосредственно к ним самим я побаиваюсь, уж слишком нестандартные люди.
    Когда-то я уже пытался организовать такое дело, но все сорвалось. Поверь, не по моей вине. Надеюсь, и даже уверен, что в этот раз все будет в порядке.
    Получив эти самые подарки, сразу дай мне телеграмму или позвони. Это необходимо, чтобы я мог здесь рассчитаться за эту услугу. Пусть и Юля сообщит тебе, все ли получено.
    У меня к тебе еще одна просьба. Открой, пожалуйста, счет в сберкассе на Сашино имя, и затем сообщи мне номер счета, а также номер и адрес сберкассы. Я сделаю еще одну техническую попытку в смысле алиментов.
    У нас все более или менее по-прежнему. Мать дряхлеет, конечно, но временами бывает весела, и жизнью она, в общем, с поправкой на характер - довольна.
    Катя живет отдельно, в Манхеттене, работает на мелкой должности в фирме, производящей одежду, дружит с рок-музыкантами, которые либо что-то напевают, либо спорят, каким шампунем лучше мыть их патологически длинные волосы.
    Лена не меняется, как формула воды Н2О. Я - больной/ а в недавнем прошлом умирающий/ старик с говеным характером.
    Коля - чудо, плакса, крикун, любимец всей нашей Касриловки.
    Такса Яков /Моисеевич/ в отличие от твоей приятельницы Глаши - нахал, плебей и обжора, существо с круглосуточной эррекцеей. Однажды Яков украл курицу, и пока Лена била его туфлей, продолжал эту курицу пожирать.
    Геша Трифонов - мразь. Как ни странно, я сделал ему довольно много хорошего. И даже дал о нем интервью/ с риском для своей репутации, педерастическому журналу под названием "Адвокат".
    Между прочим, радио, с которым я связан, и которое упоминает свинтус Геша, поддерживает Горбачева и его начинания куда энергичнее, чем добрая половина советской номенклатуры.
    Литературные дела мои/ вопреки заверениям Трифонова/ как-то продолжаются. Скоро выходит по-английски книга "Наши", которая так шокировала Борю, уж не знаю - чем. Не мое дело судить о качестве прозы, но обо всех моих родных там написано с любовью. Это многократно отмечалось во всех рецензиях. А рассказ про брата отдельно печатался в лучших журналах на разных языках. Мне очень жаль, если я кого-то обидел.
    В октябре я выступаю в Лос-Анжелесе, в ноябре в Мадриде, а в декабре совсем близко от вас - в Вене, куда я еду вместе с Иосифом. Он болен, то и дело оказывается в госпитале, но продолжает курить и даже выпивать. Он говорит: "Если не закурить после кофе, то на хрена просыпаться..."
    Сашу обнимаю. Всем знакомым привет. Целую тебя.
    Мне кажется, что мы еще увидимся.
Твой С. Довлатов

- 26.07.88 -
Милая Тамара! Первым делом - обнимаю вас, и сразу же перехожу к более серьезным вопросам.
    Письмо твое от 16 июня - первое после многомесячного перерыва. Ты, вроде бы, хотела написать маме, но это письмо не дошло.
    Насколько я знаю, мама советовала тебе поделиться Анелиными деньгами с Юлей. Мне кажется, ей не следовало бы давать в этом смысле какие бы то ни было указания. Вообще, по моим правилам, которые несмотря на мою неполную нравственность, все же существуют - никто не должен распоряжаться чужими деньгами, даже если он делает это в интересах высшей справедливости. Каждый должен распоряжаться своим. У Ромы, человека, может быть, по-военному несколько ограниченного, но безукоризненно честного, есть какие-то доводы за то, чтобы деньги Юлиным бабке и деду не отдавать. Я в эти доводы не вникал, но Рома написал маме письмо, и оно, вроде бы, показалось ей убедительным. Короче, действуй так, как, традиционно выражаясь, подсказывает тебе совесть. Прислушайся к тому, что говорит Рома. Он, судя по всему, абсолютно порядочный и чуткий человек.
    Дальше. К моменту получения этого письма тебе уже, надеюсь, передадут 1000 рублей 700 из них твои, остальные триста раздай, пожалуйста, поровну - Валерию, Боре и Арьеву. Это мало, как раз на один приличный кутеж - пусть воспримут в качестве сувенира.
    О том, что происходит у вас, я все знаю, все газеты доступны, включая эстонские. В "Молодежи Эстонии" недавно увидел свою фамилию, причем - в нейтральном контексте. Ее упомянул некий Михаил Веллер, если знаешь такого писателя, привет ему от меня.
    У нас все по-старому. Я довольно много езжу. Убедился, что жить можно лишь в трех местах: Ленинграде, Нью-Йорке и Таллине. Впрочем, в Ленинграде и Таллине я давно не был.
    Переслал ли тебе Грант Матевосян из Еревана мои книжки? Он чрезвычайно симпатичный человек. Мы были с ним на конференции в Лиссабоне. Посылаю тебе мой портрет работы И. Бродского, а также, в порядке хвастовства, пригласительный билет от скромного португальского президента Суареша.
    Ты меня уважаешь?
    Не грусти.
    Синий плащ получила? То-то.
    Огромный привет Марье Васильевне, Мише, пусть по возможности не хворают.
    Саша, слушайся маму, она - большой человек.
    Ваш
         С. Довлатов

- 09.10.88 -
    Милая Тамара! Я говорил по телефону резко, и приношу в связи с этим свои извинения, но и ты должна меня понять. Я - русский автор, моя аудитория в Союзе, и я от души благодарен всем, кто проявляет интерес к моей работе. Более того, я уверен, что рано или поздно всех нас будут печатать в СССР, и всеми силами желал бы ускорить этот процесс.
Все это так. Но при этом - я ждал своих публикаций на родине 24 года/задумайся над этой цифрой/, готов ждать еще столько же и завещать это ожидание своим детям, и потому теперь, когда это становиться реальностью, я вовсе не хотел бы, чтобы долгожданный процесс совершался без моего участия. Я живой литератор, у меня есть адрес и телефон, и я не хочу, чтобы мое литературное имя/единственное, говоря без кокетства, мое достояние/ было представлено морально, что называется, устаревшими, попросту - старыми рассказами, невыправленными, отобранными не мной, вышедшими, так сказать, из употребления. Короче, я сам буду решать, что именно предлагать журналам, и в каком виде все это будет опубликовано. Не вдаваясь в детали, скажу, что это мое неотъемлемое, всем цивилизованным миром признаваемое - авторское право.
    И тебя, и твоих друзей из редакции, я еще раз благодарю за честь и внимание, но категорически настаиваю на том, чтобы любые публикации были отложены до непосредственных контактов со мной.
    Прилагаю письмо в редакцию журнала "Радуга", которое прошу тебя им передать, поскольку адреса их я в трех крупнейших здешних библиотеках обнаружить не смог, везде мне совали киевскую "Радугу". А может, я все путаю, и журнал называется как-то иначе?
    Крепко жму твою руку, спасибо тебе, и прости меня за дополнительные хлопоты.
    Твой С.Довлатов

- 06.01.89 -
Милая Тамара!
Отвечаю по ходу твоего письма.
Я, действительно, говорил с тобой по телефону хамским образом, но, во-первых, сразу же извини /надеюсь, ты получила это письмо/, а во-вторых еще раз повторяю, и ты должна меня понять. Мои несчастные рассказы - это моя частная собственность, охраняемая соответствующим законодательством всего цивилизованного мира, это - источник моего существования и единственная ценность, которой я обладаю. Мысль о том, что в печать каким-то образом проникнут старые, изъятые из обращения и не подготовленные мною самим к публикации вещи, приводят меня в ужас, это куда страшнее того, что было 20 лет назад. В этом случае, я, конечно, буду судить всех, кто в этом виновен. Когда меня обосрали в "Неве" /которая и не подумав извиниться, просит рассказов/, я решил не связываться, потому что я, по здешним законам, "паблик фигьюр", писатель, а значит, хожу без штанов, и надо мной имеет право издеваться любая сволочь, что и здесь, кстати, делает масса народу, но в случае незаконных публикаций речь идет не обо мне, а о моей собственности, и тут я стопроцентно выиграю любой процесс.
    При этом, я хочу печататься в Союзе, и уже веду переговоры в трех местах, и меня будут печатать неминуемо, но во всех этих случаях я сам предлагаю свои вещи в том виде, в каком они кажутся мне удовлетворительными. Иначе ничего не получится.
    Прости за столь долгое разъяснение, но это - важно.
    Теперь насчет "Ээсти раамат". В свое время, напоминаю, у меня был договор с издательством, и я условия договора выполнил, то есть, представил текст нужного объема и в удовлетворительном качестве, а издательство со своей стороны условий не выполнило, то есть, книжку мою не опубликовало. Другое дело, что оно это сделало по указанию свыше, но факт остается фактом: не я перед ними в долгу, а они передо мной. Если издательство хочет вернуться к выполнению своих обязательств, то пусть и проявляет инициативу. О том, чтобы делать книжку в том виде, как она подавалась в 73-м году, не может быть и речи, тех рассказов просто не существует. Но я готов в ответ на их запрос представить другой сборник такого же объема.
    Умоляю тебя, Тамара, понять простую вещь: давно уже не существует начинающего автора, обивающего пороги редакций и издательств. Я написал двенадцать книг, четыре из них переведены на несколько языков, еще на три у меня есть контракты в разных странах, и так далее. Конечно, я не стал Шекспиром или Бродским, но я давно уже профессиональный литератор, бедный, как большинство серьезных писателей на Западе, но вполне уважаемый, и объем написанного обо мне давно уже раза в три превосходит все, что написал я сам. Я привык к нормальным отношениям заинтересованности, ничего домогаться я уже просто не способен, хотя на любое серьезное предложение стараюсь реагировать быстро и положительно.
    Теперь, что касается Акселя Тамма. Вы с ним решили, что литература может быть аморальной по отношению к людям, я так не думаю, но вполне сознаю, что аморальным может быть автор, в данном случае - я. "Невидимая книга" 77 года - вещь давно забытая, и даже экземпляра ее у меня нет, но я помню и признаю, что дал там волю своим обидам и чувству мстительности в отношении многих реальных лиц. Но при этом я отлично помню, что именно Аксель Тамм изображен вполне уважительно, он мне всегда нравился, активно пытался мне помочь, казался весьма умным и чрезвычайно обаятельным человеком, и именно таким он бегло и фигурирует в моей книжонке. Но книга, та, таллинская, не вышла, и не по моей вине - тут уж ничего нельзя сделать. Повторяю, Акселя Тамма я хорошо помню, изредка читаю его с удовольствием в "Литгазете", никогда и ничего дурного о нем не думал и не писал. Он должен признать также, что ничего недружественного о любимой моей Эстонии я не писал тоже. Кстати, местная эстонская община, весьма влиятельная и дружная, вполне меня чтит и рецензирует в своем печатном органе "Esto America" мои книжки.
    Если же, несмотря на все эти мои разъяснения, Аксель Тамм все же продолжает считать, что я его обидел, то от всей души прошу его простить меня - намерения такого у меня не было.
    Что же касается Бори, то все его обиды не мешают ему настоятельно требовать штанов, ботинок, и так далее. Я его люблю, и даже очень люблю, но свинства и даже зверства в одном его мизинце больше, чем в собрании моих сочинений.
    Дальше. Ты обиделась на то, что я не изъявил желания пригласить вас в Сашей, я этого ждал, и у тебя есть основания для обиды. Но постарайся со всем свойственным тебе великодушием взглянуть и на мою ситуацию. О Саше речи нет, и она, достигнув совершеннолетия /16 лет?/ и получив возможность летать на самолете без провожатых, сразу сюда приедет, если захочет. Что касается тебя, то твой приезд с проживанием вместе /а как иначе?/ очень травмировал бы Лену. Я согласен, что в ее положении можно было бы смотреть на это иначе, но она смотрит именно так, я к ней очень привязан вместе со всеми ее недостатками, я сделал ей в тысячу раз больше зла, чем кому бы то ни было еще, и я не могу ее ранить так сильно. Прости! - что еще сказать в такой ситуации?
    Я бы сам приехал в Таллин, но из-за дома, который мы купили/вынуждены были купить/ в долг, и в который, как в прорву уходит каждая лишняя десятка, я не смогу себе этого позволить в течении полутора лет, если, конечно, не свалятся внезапно на голову еще раз приличные деньги.
    Есть и вторая причина, по которой я не спешу в Союз. Мне бы хотелось приехать не в качестве еврея из Нью-Йорка, а в качестве писателя, именно в этом качестве я объездил 12 стран, не говоря об Америке, и этот статус меня устраивает. Подождем.
    Что касается Саши, то запомни раз и навсегда: она не незаконнорожденная, она была вписана в мой паспорт, а значит, где-то есть соответствующая запись, я ее единственный, пардон, отец, и обязан, именно обязан по закону, заботиться о ней. Другое дело, что я, конечно, плохой отец, как и плохой сын, плохой муж, и плохой вообще, но помогать ей я обязан. Рано или поздно, года через два-три, она поймет, что быть моей дочерью не так уж страшно. Катя это уже поняла и почувствовала. Все чего она добивается со своей командой/ она администратор рок-группы "Виплаш"/, происходит лишь благодаря ее фамилии.
    Конкретно: я пытался всучить Жене Рейну магнитофон с наушниками, и он согласился взять, но как-то приуныл, заговорил о пошлине, в общем - сник. И это понятно. Он чудный человек, но каждый, кто едет сюда, везет оптимальное количество вещей для себя, и просить кого-то о чем-то очень трудно. Тем не менее, 24 января/ может быть, раньше, чем ты получишь это письмо/ из Нью-Йорка в Таллин уезжает Рита, с которой ты знакома. Она согласна захватить магнитофон, калькулятор и немного денег, чтобы уплатить пошлину, а оставшееся отдать тебе.
    Помни так же, что гонорары за любую публикацию в Союзе/а они последуют, вот увидишь, и скоро/ будешь получать ты по соответствующей доверенности, с тем, чтобы что-то, по возможности, выделить Боре и Валерию. Но уж половину-то всегда получишь ты.
    Что касается посылок, то прости за дикую задержку, дело это хлопотливое, а времени по разным причинам мало. Кроме того, пронесся слух, что можно платить пошлину здесь, но как это делается, пока никто не знает. Все, что связано с Союзом, отличается, увы, от всех общепринятых правил.
    Ну, пока все. Обнимаю вас с Сашей.
    Не сердись.
Ваш С.

- 12.05.89 -
Милая Тамара, я понимаю, что ты огорчена. Я и сам огорчен тем, что Лена резко отнеслась к идее твоего приезда. С другой стороны, мне ее чувства понятны, и в самом факте, что женщина не хочет приглашать в гости бывшую жену своего мужа, ничего удивительного нет. Лена в этом смысле более или менее обыкновенный человек. Ты - другая.
    Ты, действительно, подписала мне все бумаги и это, действительно, многим могло показаться актом высшего благородства, и я за это по гроб жизни тебе благодарен, но при этом хочу сказать, что деньги эти будут тебе полностью возвращены. Какую-то ерунду тебе заплатит "Радуга"; в "Неделе" тоже лежит для меня какая-то мелочь/ и я сейчас напишу, чтобы они перевели деньги тебе/; в 7-м номере"Октября" будут мои рассказы, и гонорар опять-таки получишь ты, в 11-м номере "Звезды" у меня идет повесть/ 5 авторских листов/, за которую мне обещали заплатить полторы тысячи, и половину из них получишь ты, а вторую половину - Боря, Валерий и Арьев разделят их на троих и, вероятно, пропьют. Меня и дальше будут печатать, вот увидишь, и книжки будут в Союзе выходить, и кино по моим рассказам будут снимать, теперь все это уже скоро.
    Об "Ээсти раамат" забудь. У меня гораздо раньше и проще выйдет книга в "Худлите" у Анджапаридзе, у него на очереди - Бродский, Коржавин и я, Тем не менее, при каждом удобном случае прошу тебя доносить до Эльвиры и Тамма мою личную к ним признательность и благодарность.
    Что касается Юли, денег, завещания, Ромы и так далее, то все это абсолютно не наше дело. Я сто раз говорил маме, что не следует кому бы то ни было давать советы - как поступить с доставшимися тому деньгами, это, повторяю, не наше дело. Юля растет у деда с бабкой, это очень состоятельные люди, переживать за нее материально - не стоит.
    Жаль, что Саша не сможет приехать до своего 18-летия, я был уверен, что ездить без сопровождающих разрешают с 16 лет, с момента получения паспорта.
    У меня вышла очередная книжка по-английски - "Наши". Рецензии пока хорошие, и моя физия попала даже на обложку самого авторитетного в Америке лит. органа  - "Бук ревью". Посылаю вам копии - так, из хвастовства.
    Теперь - насчет вашего переезда. Я много читаю об обстановке в Таллине и могу тебя понять. Хотя и эстонцев понять, в общем, можно. Короче, если бы вам удалось обменять свою квартиру на 6-метровую коморку в Ленинграде, то я уверен, что через полтора года/ не позднее, смогу переправить вам деньги на кооператив. Дело в том, что в октябре 90-го года у нас заканчивается выплата за дом, и тогда, после этого, я первые же деньги превращу в рубли. Короче говоря, если я буду знать, что вы переехали и ютитесь в ужасной какой-нибудь хибаре, то это меня подстегнет, совесть моя проснется, и я вплотную этим делом займусь.
Обнимаю вас. С. Довлатов

- 20.06.89 -
    Милая Тамара! Письмо твое от 30-го мая получил, спасибо. Поблагодари и Сашу за трогательные записки.
    В Нью-Йорке страшная духота, которую мама переносит очень тяжело. Так что, в пятницу, завтра, мы, надеюсь, уедем на дачу. Семейство будет там до середины сентября, а я вынужден дважды в неделю ездить в город на заработки. Короче, я спешу и отвечаю тебе в спешке.
    Адвокат из Харькова, действительно, мой знакомый. Я его редко вижу, оба заняты, и так далее.
    Деньги, которые ты перевела Юле, я обязательно тебе верну, дай только выбраться из долговой ямы. Тем более, что в пяти местах в СССР готовятся мои публикации. Две повести будут напечатаны уже в этом году. И т.д.
    Ты спрашиваешь о моей печени. Она не болит и вообще никак не проявляется, но анализы скверные. Водки стараюсь не пить, что не всегда удается. Ем, к сожалению, много и неблагоразумно. Женщинам все равно нравлюсь, вопреки здравому смыслу и эстетическим законам.
    Какой у Кати рост я, прости, не знаю, но она гораздо выше Лены. К нашему приятному удивлению у нее вполне хорошая фигура с двумя дефектами, в которых она виновата сама - во-первых, она толстая, а во-вторых, сутулится. Если бы не это, все было бы прекрасно. Физиономия у нее совершенно восточная и даже милая, когда она сочтет нужным привести себя в порядок. Одевается во всяческую рвань, причем, исключительно черного цвета.
    Коля по общему мнению - симпатичный, ухаживает за своей прической, считает себя остроумным, учится плохо, ненавидит школу, больше всех на свете любит свою мать. Он трусишка, неуклюжий, плакса, короче - он неотразим. Недавно к нам приезжало русское эмигрантское телевидение, почти такое же самодеятельное, как ваше "Пятое колесо", и Колю спросили:
- Кем ты хочешь быть?
- Писателем.
- А на каком языке ты будешь писать, на русском или на английском?
Коля ответил:
- На обе языкех!..
Передай Саше, что в журнале "Октябрь" № 7 идут три моих рассказа. Да, как бы получить экземпляр "Радуги", если меня там напечатали? Попроси М. Веллера выслать один экземпляр, но зато, если можно, авиапочтой. Если это не слишком дорого. Все-таки первая художественная публикация на родине.
    Посылку вам в ближайшее время вышлю, клянусь, и Аля что-то там покупает по Сашиному списку. Не сердитесь. Про биофокальные очки узнаю.
    Не проклинай меня, я больной измученный старик. В течении года стану у вас там не менее знаменитым, чем Самуил Лурье. Вот увидите.
    Обнимаю. Простите.
      Ваш С.

- 13.02.90 -
    Милая Тамара! Ты давно не пишешь. Мне, во всяком случае, кажется, что наша переписка остановилась на тебе. Впрочем, это не существенно. Я бы очень просил тебя, Тамара, более или менее аккуратно сообщать мне о полученных деньгах. Не потому, что я хочу гордиться своими алиментами, а просто мне надо знать, давить на них дальше, или уже не надо. Причем, не жди оказий через ФРГ или Швецию, сейчас все письма / или почти все/ доходят, а из Эстонии - тем более.
    Значит, так: "Радуга" Таллинская должна была тебе сто лет назад уплатить какие-то гроши. Уплатила? "Неделя" чуть ли не год назад должна была перевести деньги - перевела? " Звезда" уплатила за "Филиал" и сколько? Обещали 2.400.
    В марте или в апреле "Октябрь" печатает мою повесть, затем будут публикации в "Юности" и "Огоньке", а главное, в этом, 90-м году выйдут в Москве две книжки - за все это ты что-то там получишь. Недавно был рассказ в "Неделе", но доверенность на гонорар я послал Боре, который замучил меня звонками.
    Тамара, это письмо я, вероятно, отправлю с Игорем Сударкиным. С ним же передам какие-то мелочи. Ответь мне, пожалуйста. Старайся быть аккуратной. Это нужно для дела. Ставь даты на письмах.
    Я собрал для Саши такую, знаешь, библиотеку поэзии, томов 30-40. Месяца через два-три отправлю ей, чтобы она получила к дню рождения.
    У нас все по-старому. Полно работы. Иногда пью и болею. Книжки выходят, недавно получил одну из Японии.
    Напиши мне длинное письмо. Помнишь, я заговаривал о таком варианте: вы с Сашей обмениваете свою квартиру на любой чулан в Ленинграде / есть же в Ленинграде эстонцы, которые хотели бы жить при капитализме/ - лишь бы получить прописку, а через год я переведу вам деньги на кооператив. Что в этом плане нереального? Сколько стоит 3-хкомнатная квартира в Ленинграде или Москве?
    Сашу поцелую. Жду письма.
                   С. Довлатов

- 09.04.90 -
    Милая Тамара, ты сказала мне по телефону, что хотела бы переменить обстановку и что у тебя шикарная профессия. С первых же месяцев на Западе я взял себе за правило никого не уговаривать уехать и никого не уговаривать остаться - эту проблему каждый решает сам. Вмешиваться в твое решение я не имею права, но дать тебе разумную информацию обязан.
    Ты сказала, что у тебя шикарная профессия, имея в виду программирование, и действительно, лет 6-8 назад был соответствующий бум, но сейчас в Америке явное перепроизводство такого рода специалистов, и тысячи людей в Нью-Йорке меняют профессию, становятся бухгалтерами или медперсоналом низшего и среднего звена. Это три области - программирование, бухгалтерия и полу-медицина, где можно было профессией овладеть за год-полтора и зарабатывать в дальнейшем много денег, но, повторяю, программирование вышло из моды.
    Кроме того, для того, чтобы вести хотя бы поиски работы / а после сорока лет найти первую работу в Америке все труднее, и в 50-55 практически невозможно/ тебе нужен английский язык, на котором говорят в этой стране на обычном уровне и без которого никакой математический язык ничего не значит.
    В общем, при твоих обстоятельствах тебе нужен год, а то и два на овладение языком и на поиски какой угодно работы. На это время вы должны были бы поселиться у нас в нашей проходной комнате, потому что квартира сейчас в Нью-Йорке, если ты снимаешь ее заново, стоит от 800-900 долларов в месяц / маленькая и в плохом районе/ и до бесконечности вверх, если район приличный и квартира имеет две спальни. Ничего сложного в проживании у нас хоть бы и два года двух симпатичных и близких мне людей я не вижу, но Лена настроена иначе, и ее, согласись, можно понять. Она говорит: "Я от всего этого сбежала в Америку, и вот все начинается снова". Я знаю, что тебе неприятно читать все это,  но любой объективный человек скажет тебе, что у Лены есть основания для таких слов. В конце концов во всем, как всегда, виноват я один, но что можно изменить в этой ситуации я не знаю.
    Что касается писем, то от всех, кроме тебя, я их получаю сравнительно регулярно и без осложнений.
    Еще раз напоминаю, что в течении 90-го и, тем более, 91-го годы Юнна Мориц будет переводить тебе какие-то деньги, половину которых ты оставь себе, а вторую половину, если это не трудно, раздели пополам между Борей и Валерием.
    Обнимаю вас
             Сергей