"Рыжий" - журн. "Эхо", Париж, 1979, №1.
РЫЖИЙ

       Поэты, как известно, любят одиночество. Еще больше любят поговорить на эту тему в хорошей компании. Полчища сплоченных анахоретов бродят из одной компании в другую...
       Уфлянд любит одиночество без притворства. Я не помню другого человека, столь мало заинтересованного в окружающих. Он и в гости-то зовет своеобразно.
       Звонит:
       — Ты вечером свободен?
       — Да. А что?
       — Все равно должен явиться Охапкин (талантливый ленинградский поэт). Приходи и ты... Мол, вечер испорчен, чего уж теперь...
       А встречает радушно. И выпивки хватает (явление при нынешнем алкогольном размахе — уникальное). И на рынке успел побывать — малосольные огурцы, капуста. И все-таки чуткий услышит:
       «С тобой, брат, хорошо, а одному лучше...» Я об Уфлянде слышал давно. С пятьдесят восьмого года. И все, что слышал, казалось невероятным.
       ...Уфлянд (вес 52 кг) избил нескольких милиционеров...
       ...Уфлянд разрушил капитальную стену и вмонтировал туда холодильник...
       ...Дрессирует аквариумных рыб... ...Пошил собственными руками элегантный костюм... ...Работает в географическом музее... экспонатом... ...Выучился играть на клавесине... ...Экспонирует свои рисунки в Эрмитаже... Ну и, конечно, цитировались его стихи. Уфлянда можно читать по-разному. На разных уровнях. Во-первых, его стихи забавны. (Это для так называемого широкого читателя.) Написаны энергично и просто. И подтекст в них едва уловим:
       ...В целом люди прекрасны. Одеты по моде. Основная их масса Живет на свободе...
       Есть такое филологическое понятие — сказ. Это когда писатель создает лирического героя и от его имени высказывается. Так писал Зощенко (не всегда). Так пишет Уфлянд. Его лирический герой — простодушный усердный балбес, вполне довольный жизнью:

...Каждый Богу помогает,
Исполняя свой обряд.
Люди сена избегают,
Кони мяса не едят.
Гости пьют вино с закуской.
Тот под лавку загудел.
Тот — еврей. Тот, вроде, — русский.
(Каждый свой избрал удел...)

       В сфере досужих интересов героя — политика, народное хозяйство:
...Неверностью итогов в каждой смете,
заведомо неправильными данными,
не бюрократы ль извели до смерти
товарищей Калинина и Жданова?..

       Герой не чужд искусству:
...Что делать, если ты художник слабый?
Учиться в Лондоне, Берлине или Риме?
Что делать, если не хватает славы?
Жениться на известной балерине?..

       Личная жизнь героя многогранна:
...Она меня за жадность презирает,
поэтому-то я с другой живу.
Когда моя жена белье стирает,
я повторяю, глядя на жену:
«Ты женщина.
Ты любишь из-за денег.
Поэтому глаза твои темны.
Слова, которыми тебя заденешь,
еще людьми не изобретены...»

       В общем, сказ, ирония, подвох... Изнанка пафоса... Знакомая традиция, великие учителя. Ломоносов, Достоевский, Минаев, Саша Черный, группа Обэриу... Мрачные весельчаки обернуты долго ждали своих исследователей. Кажется, дождались (Мейлах, Эрль). Дождется и Уфлянд. Я не филолог, мне это трудно...
       Повторяю, Уфлянд человек загадочный. Порою мне кажется, ему открыт доступ в иные миры. Недаром он так любит читать астрономические книги.
       Все говорят — экстраверт, интроверт. Экстраверт — это значит — душа нараспашку. Интроверт — все пуговицы застегнуты. Но как часто убогие секреты рядятся в полиэтиленовые одежды молчаливой сдержанности. А истинные тайны носят броню откровенности и простодушия...
       Семейная драма Уфлянда тоже неординарна. Жена его, добрая милая Галя, попрекает мужа трудолюбием:
       — Все пишет, пишет... Хоть бы напился!.
       Мало кто замечает, что Уфлянд — рыжий. Почти такой же, как Бродский...
       Может, вылепить его из парадоксов? Веселый мизантроп... Тщедушный богатырь... Не получается. Две краски в парадоксе. А в Уфлянде больше семи...
       Помню, сижу в «Костре». Вбегает ответственный секретарь — Кокорина:
       — Вы считаете, это можно печатать?
       — Вполне, — отвечаю.
       Речь идет о «Жалобе людоеда». Молодой людоед разочарован в жизни. Пересматривает свои установки. Кается:
       Отца и мать, я помню, Съел в юные года, И вот теперь я полный И круглый сирота...
       — Вы считаете, эту галиматью можно печатать?
       — А что? Гуманное стихотворение... Против насилия...
       Идем к Сахарнову (главный редактор). Сахарнов хохотал минут пять. Затем высказался:
       — Печатать, конечно, нельзя.
       — Почему? Вы же только что смеялись?
       — Животным смехом... Чуждым животным смехом... Знаете что? Отпечатайте мне экземпляр на память...
       Почувствовал я как-то раз искушение счесть Уфлянда неумным. Мы прогуливались возле его дома. Я все жаловался — не печатают.
       — Я знаю, что нужно сделать, — вдруг произнес Уфлянд.
       — Ну?
       — Напиши тысячу замечательных рассказов. Хоть один да напечатают...
       Вот тут я и подумал — может, он дурак? Что мне один рассказ! И только потом меня осенило. Разные у нас масштабы и акценты. Я думал о единице, Уфлянд говорил о тысяче...
       Наконец-то появилась эта книжка*. Двадцатилетний труд легко умещается на ладони... И в стандартном почтовом конверте. Пошлю друзьям во Францию... Увидит ли ее сам автор? (Он живет в Ленинграде.)
       В конце же, цитируя Уфлянда, хочу многозначительно и грустно спросить:
А чем ты думаешь заняться,
       Когда настанут холода?..

       * Первая и единственная в то время книга стихов Владимира Уфлянда: «Тексты 1955—77». Анн Арбор, «Ардис», 1978. (Ред.)

"Малоизвестный Довлатов". Сборник - СПб.: АОЗТ "Журнал "Звезда", 1999.