Валерий Хаит. РЕЙН И ДОВЛАТОВ (психологический практикум)
Коллега, зная мою давнюю слабость к Сергею Довлатову, регулярно снабжает меня текстами о нем из интернета. Недавно распечатала мне небольшой, на страничку, текст Евгения Рейна «Пушкиниана. О власти авторитета» из газеты «Алфавит» (№ 23 (133) за 6.6.2001). Это еще один сюжет в копилку знаменитых рейновских баек. Но начало байки на сей раз не совсем обычно и, по-моему, говорит о многом. Вот оно.
«Недавно я в очередной раз просмотрел четырехтомник Довлатова. Многое в этих книгах я знаю почти наизусть, а уж особенно то, что придумал сам. Тут нет и тени упрека. Всякий крупный писатель берет свое добро там, где его находит. А откуда же еще его брать?
С Сергеем Довлатовым мы были друзьями, соседями, собутыльниками. В те годы я и не предполагал, что буду сочинять что-нибудь, кроме стихов. Поэтому все шутки, сюжетики, анекдоты, что приходили мне в голову, я беззаботно излагал Сереже. Должен же был кто-нибудь их оценить. А у него все шло в дело, он и разрешения у меня не спрашивал. Теперь поздно качать права, что-либо доказывать, да я и не собираюсь это делать. Сейчас я хочу минимальной компенсации, хочу заимствовать у Довлатова некий подлинный житейский сюжетик, который он сам, кажется, не использовал...»
А дальше идет собственно байка — рассказ о том, как Довлатов, ведя экскурсию в Пушкинских горах, где он работал экскурсоводом, в качестве примера стихов, посвященных Пушкиным няне, прочел экскурсантам — группе учителей русской литературы знаменитое есенинское «Ты жива еще, моя старушка...» И те даже глазом не моргнули!..
Поскольку я сам люблю перечитывать Довлатова (вот недавно в третий раз, причем без пропусков, проглотил весь его лимбус-прессовский четырехтомник), у меня тут же, естественно, возник вопрос. Как раз про «некий подлинный житейский сюжетик, который он сам, кажется, не использовал».
Складывается впечатление, что Рейн не только «в очередной», но и в первый раз не читал, а именно «просматривал» книги Довлатова. Иначе он вряд ли бы запамятовал, что данный «сюжетик» Довлатов отлично использовал, и причем не где-нибудь, а в популярнейшем «Заповеднике»...
Вот, сам это написал — и сам же поразился.
Нет, убейте меня, но я все же не могу представить, что Евгений Борисович — близкий друг Сергея Донатовича — не читал его знаменитую повесть. Которую, кстати, многие друзья Довлатова считали лучшей из его вещей. Не думаю также, что, читая ее, Рейн проглядел такой яркий эпизод. Тут, по-видимому, что-то другое...
Вернемся к тому, с чего начинается свежий текст Рейна. Не правда ли, во всех этих: «Многое в этих книгах я знаю почти наизусть, а уж особенно то, что придумал сам», «...шутки, сюжетики, анекдоты, что приходили мне в голову, я беззаботно излагал Сереже», «...у него все шло в дело, он и разрешения у меня не спрашивал...» — так вот, не правда ли, что во всех этих вроде бы легких и изящных пассажах слышится какая-то обида?
Честно говоря, я уже не в первый раз обнаруживаю у некоторых довлатовских друзей-литераторов (особенно ленинградского периода) обиду на писателя. И дело не только в том, что в своих произведениях Довлатов выводил их в смешном, а иногда и в просто малодостойном виде. Многие, на мой взгляд, обиделись на Довлатова за то, что он вдруг стал таким популярным. Особенно после смерти. Как так, один из них, причем не самый яркий, сидевший в том же ресторане, занимавшийся в те же годы фарцовкой, ухаживавший за теми же девушками и даже еще больший литературный неудачник, чем они, — и вдруг любимый миллионами писатель, почти классик? Нет, что-то тут явно не то.
А уж в случае с Евгением Рейном...
...Да, Довлатов был блестящий мастер устного рассказа. Но ведь Рейн был еще ярче. Да и начал раньше!
...Да, Довлатов многого достиг в Америке — издавал книги, печатался в «Нью-Йоркере». Но ведь поэта Рейна считал своим учителем нобелевский лауреат Бродский!
...Да, Довлатов состоялся в эмиграции как писатель. Но ведь поэт Рейн стал лауреатом Государственной премии на Родине, причем уже в постсоветский период!
Ну так как же, как же все-таки объяснить эту невероятную популярность Довлатова в России? Как понять то, что не только его книги, но и книги о нем прямо-таки сметаются с книжных прилавков? Как-то неправильно все это, не по-людски...
Нет-нет, упаси Боже, я, конечно же, не смею подозревать Евгения Рейна, замечательного поэта (пусть его стихи и не очень мне близки), в таких вульгарных чувствах как обидчивость и зависть. Тем более что он, как человек безусловно интеллигентный, каждый раз аккуратно оговаривается: «Тут нет и тени упрека», «Всякий крупный писатель берет свое добро там, где его находит», «Теперь поздно качать права, что-либо доказывать, да я и не собираюсь это делать».
Но все же, все же...
Между прочим, некоторую этическую уязвимость рейновского отношения к Довлатову я обнаружил и несколько раньше, когда купил книгу прозаических и стихотворных рассказов Рейна «Мне скучно без Довлатова». Как уже десятилетний к тому времени поклонник, даже апологет Сергея Донатовича, я, конечно, возрадовался, предположив, что Рейн написал книгу именно о нем. Каково же было мое удивление, когда я обнаружил в ней всего лишь небольшой рассказ о Довлатове да плюс сокращенный вариант статьи из довлатовского трехтомника 1995 года. И все!
Так к чему же я все это вспомнил, спросите вы меня. А к тому, дорогие читатели (если вы вдруг у меня окажетесь), что в рассказе, кроме короткого изложения встречи с другом в Нью-Йорке, Рейн как раз и описывает довлатовский спектакль, устроенный им во время экскурсии в Пушкинских горах, по схеме: Пушкин, няня, «Ты жива еще, моя старушка...» Так что, публикуя в «Алфавите» свой новый текст, Евгений Борисович Рейн забыл не только довлатовский «Заповедник», но и то, что сам этот «подлинный житейский сюжетик» раньше уже использовал и даже сделал название рассказа об этом случае названием своей книги.
Так зачем же все-таки, спросите вы меня еще раз, Евгений Рейн написал свой новый текст?
И тут, как это ни прискорбно, никакого другого объяснения, кроме как нижеследующее, я предложить не могу. «Просмотрев» в очередной раз четырехтомник Довлатова, поэт, конечно же, вновь обнаружил множество своих «шуток, сюжетиков, анекдотов» и вознегодовал: «Надо же, его кругом читают и цитируют, а он на меня даже ни разу не сослался!..» И тут же сел и написал текст, в котором в свойственной ему элегантной и корректной форме сообщил читателям о том, кому Довлатов в некоторой степени обязан своим успехом. Так сказать, зафиксировал для потомков. А к какому случаю или воспоминанию эти свои ламентации привязать, большого значения для Евгения Борисовича, судя по всему, не имело...
И все-таки еще несколько слов о книге Рейна «Мне скучно без Довлатова». В частности, о том, почему название книги кажется мне этически небезупречным. И не только потому, что во фразе «Мне скучно без Довлатова» слышна некая покровительственная нотка. (Как вы думаете, мог бы, скажем, Бунин написать книгу «Мне скучно без Чехова»? Да еще такую, где о самом Чехове почти ничего?)
Я, к слову говоря, все же допускаю одно объяснение правомерности этого названия. Ведь книга в основном составлена из первоначально устных, а потом записанных рассказов Рейна. Может быть, дав ей такое название, Рейн просто признает, что Довлатов был лучшим рассказчиком, чем он?.. Но мне почему-то кажется, что автор имел в виду другое. То, в чем он даже себе никогда бы не признался. Фамилия Довлатов, в том или ином варианте стоящая на обложке книги, автоматически обеспечивает ей коммерческий успех. Гораздо больший, кстати, чем даже фамилия Бродский. Хотя последняя, судя по содержанию этой, безусловно интересной, книги, могла бы украшать ее с куда большим основанием.
Вы скажете, что мои аргументы не убеждают, что в них много натяжек.
Тогда вот вам еще один довод.
У книги Рейна «Мне скучно без Довлатова» есть подзаголовок — «Новые сцены из жизни московской богемы». Ленинградец, таллинец, житель Нью-Йорка Сергей Довлатов никогда никакого отношения к московской богеме не имел.
Чудны дела твои, Господи...
17 февраля 2002 года