"Переписка из двух углов" — журн. "Семь дней", Нью-Йорк, 1984, №40 (3 августа), с. 32-33.
Сложные и несколько экстравагантные отношения крупнейшего советского
поэта Владимира Маяковского с центральной героиней и вдохновительницей
его поэтического творчества, многолетней возлюбленной и верным другом —
Лилей Юрьевной Брик, а также с ее мужем, видным теоретиком футуризма Осипом
Бриком, издавна привлекали внимание серьезных исследователей русской культуры
и досужих сплетников, причем едва ли не в одинаковой степени.
В сознании почитателей и
соратников Маяковского, друзей и единомышленников Лили и Осипа Бриков —
этот «любовный треугольник» был отважным революционно-бытовым экспериментом,
попыткой создания новых, невиданных в истории отношений, свободных от ревности,
мещанского благополучия и обветшалой буржуазной морали.
Официальное же советское
культуроведение не может рассматривать эту связь иначе, как пример грязной
декадентской безнравственности и авангардистского упадничества.
В первом случае любовная
история Маяковского превращается в идеализированный футуристический миф,
в котором ретушируются теневые и драматические стороны личной жизни поэта,
официальная же советская версия (в той мере, в какой она предана гласности),
мягко выражаясь, грешит неточностями.
Давняя антипатия к Лиле
и Осипу Брикам со стороны функционеров от искусства, точнее — отвращение
к их роли в жизни Маяковского, объясняется несколькими достаточно ясными
факторами. Отношения с Лилей Юрьевной и ее мужем разрушают бронзовый монумент
поэта революции, выявляют истинный психологический и творческий облик Маяковского,
не укладывающийся в узкоидеологические рамки толкования его личности.
Кроме того, официальная
концепция Маяковского-реалиста требует, по возможности, оторвать его от
футуристического окружения, выделить из пестрой литературной среды 20-х
годов, в которой Лиля и Осип Брик занимали достойное и яркое место.
Именно поэтому в начале
семидесятых годов был закрыт музей в Гендриковском переулке, где Маяковский
и Брики проживали совместно с 1926 года и где 14 апреля 1930 года раздался
выстрел, оборвавший жизнь поэта, и вместо этого был открыт новый музей
в переулке Серова (бывший Лубянский проезд), где у Маяковского была рабочая
комната, иначе говоря — творческая мастерская. Ведь жизнь Маяковского в
одной квартире с возлюбленной и ее официальным мужем с точки зрения советской
(да и не только советской) морали — декадентская авантюра, способная горько
разочаровать восторженных поклонников трибуна революции.
В этом смысле хочется процитировать
несколько строк из послесловия к одному из бесчисленных изданий Маяковского
в СССР:
«Истоки новаторства Маяковского
не в футуризме, а в его связи с коммунистической партией, с пролетарским
освободительным движением в России...»
Такого рода литературоведам
нет никакого дела до того, что Маяковский действительно был крупнейшим
российским футуристом, громогласно декларировавшим соответствующие идеи
и подписавшим соответствующие манифеста, но при этом ни одного дня не состоял
в коммунистической партии.
Обожествление и монументализация
поэта в СССР нарастают с каждым годом, и сейчас эта громоздкая безжизненная
фигура следует в череде других гранитных, бронзовых и гипсовых идолов непосредственно
за Владимиром Ильичом Лениным и Максимом Горьким. Единственным тормозом
и препятствием на пути создания этого гигантского лживого мифа служит реальная
биография Маяковского, сложного и противоречивого художника и человека,
истинные детали которой все реже всплывают на поверхность в СССР и все
полнее отражаются в исследованиях западных и русских славистов за пределами
Союза.
Одним из самых значительных
трудов на эту тему представляется мне книга известного шведского филолога
Бенгта Янгфельдта — «Владимир Маяковский и Лиля Брик. Переписка».
Янгфельдту удалось собрать
ценнейшие материалы, послужившие основой для содержательного предисловия
и пространных, четко аргументированных комментариев, не говоря о множестве
неопубликованных в Союзе писем и телеграмм: в книге воспроизводится 416
документов, из них — 88 ранее неизвестных и 37 впервые опубликованных полностью
писем и телеграмм Маяковского, а также 194 обращения Лили Брик к поэту
и 5 телеграмм к нему Осипа Брика.
Кроме того, Бенгт Янгфельдт
проделал трудоемкую исследовательскую работу, связанную с установлением
мест проживания Маяковского и супругов Брик, поскольку официальным литературоведением,
вытесняющим Бриков из биографии Маяковского, были уничтожены следы их территориального
сожительства вплоть до ретуширования старых фотографий.
Янгфельдт представляет во
введении и комментариях огромное количество фактов, включая адреса и мелкие
бытовые детали, ведь лишь скрупулезное описание быта может пролить свет
на истинные взаимоотношения всех участников драмы.
Знакомясь с материалами
Янгфельдта, мы убеждаемся, что близость Маяковского с Лилей и Осипом Брик
не была ни футуристической идиллией, ни обывательской «любовью втроем».
Янгфельдт доказывает, что супружеские отношения Лили и Осипа Брик прекратились
до того, как Лиля Юрьевна стала возлюбленной и гражданской женой Маяковского.
Однако все трое были уже так тесно связаны и творчески и житейски, так
явно дополняли друг друга и были друг другу столь необходимы, что они решили
никогда не расставаться, испытывая полное взаимное доверие и чувство любви
в более глубоком, христианском (если такое выражение применимо к атеистам)
значения этого слова.
Долголетняя связь Маяковского
с Лилей Брик никогда не была простой и безоблачной. Максималист во всем,
поэт обожествлял свою возлюбленную, неустанно обращался к ней в стихах,
буквально не мог без нее жить. Его потребность в любви, поддержке, нежности
— граничила с безумием. Давайте предоставим слово самой Лиле Брик:
«Володя не просто влюбился
в меня, он напал на меня, это было нападение. Два с половиной года не было
у меня спокойной минуты...»
Лилия Юрьевна также питала
к Маяковскому сильное чувство, но оно было гораздо более сдержанным и трезвым,
чем его безумная страсть, и не заслоняло от нее всей жизни с обычными человеческими
заботами и радостями, и в этом драматическом противоречии Бенгт Янгфельдт
усматривает один из решающих факторов, побудивших Маяковского к самоубийству
в возрасте 37 лет и в расцвете славы, к самоубийству, которое все еще остается
одной из трагических загадок нашей культурной истории.