Наталия Пахомова. Наш человек в «Ньюйоркере». - Сергей Довлатов: творчество, 
личность, судьба / Сост. А. Ю. Арьев. - СПб.: "Звезда", 1999.

        Найти книги Сергея Довлатова в Монреале нелегко. Почти невозможно. Много времени ушло у меня на поиски английского издания для друзей. Во всех книжных магазинах, куда я обращалась, имя русского писателя вспоминали без труда и объясняли, что книги его в продажу поступали и были быстро распроданы. Это, конечно, радует. Значит, и здесь Довлатов нашел своих читателей.
        Известности Сергея Довлатова в Северной Америке сопутствовало то, что его рассказы печатались в «Ньюйоркере». Американская критика даже назвала его «наш человек» в «Нью-йоркере» — это действительно почетно, и не только из-за особого элитного статуса журнала, а более из-за его истории и роли в американской юмористической литературе, в становлении короткого рассказа — национального литературного жанра Америки.
        Прежде чем говорить о «Ньюйоркере» и его публикациях рассказов Довлатова, стоит обратить внимание на моменты совпадения в истории развития американской и русской литератур. Литературное положение послереволюционной России можно сравнить с ситуацией Америки XIX века. Чувство «отличности» от Европы, географической отстраненности от нее присутствовало в умах русских и американцев. Обе страны осуществили радикальные политические эксперименты, бросали вызов европейскому опыту. Обеим странам пришлось преодолевать враждебность европейского сообщества и отстаивать свои идеологии. Радикальные идеологии, стремясь доказать преимущества своих систем недостатками других систем, призывали на помощь литературу. И России, и Америке знакомо понятие официальной литературы (в Америке — дидактизм в литературе), отстаивающей господствующую идеологию. Взгляд России, как и Америки, был устремлен в будущее. Именно писатели должны были предвидеть светлое будущее, предвосхищать торжество идеологии, а не заострять внимание на несовершенствах человеческой натуры или целой системы. В итоге, как в одной стране, так и в другой, неизбежно было возникновение писателей, отражающих несоответствия желаемого и действительного, идеального и существующего, мечты и реальности.
        И в России, и в Америке как ответ на такое амбивалентное состояние сложился определенный юмористический менталитет, юмор был результатом противоречия между желаемым и действительным. В России юмор был ответом на реакцию, в Америке — на дидактизм. Юмор являлся своеобразной защитой, способом преодоления действительности, мерой противления злу. Юмор стал важной составной частью как русской, так и американской литератур. И в России, и в Америке юмор получил литературное оформление и дальнейшее развитие на страницах многочисленных юмористических журналов. Основной формой юмористического произведения стал рассказ, обладающий необходимой гибкостью, мобильностью, отзывчивостью на события, яркостью характеров и конфликтов. К юмору обращались большинство русских писателей XIX и XX веков (за исключением, может быть, Льва Толстого). Славились своим юмором и почти все известные американские писатели.
        Характер русского и американского юмора, впрочем, отличен: если в американском юморе чувствуется боевая, жизнеутверждающая сила, то русский юмор сводился больше к социальной сатире. Сатира же под давлением реакции часто имела мрачное звучание, в ней преобладали жесткая ирония, злобный сарказм. Русской литературе стал свойственен своеобразный тип юмора — смех от отчаяния, гоголевский смех сквозь слезы. В России любили смеяться, но смеяться было небезопасно. Американский смех не знал запретов, наоборот, был даже престижен, помогал добиваться популярности и власти. Таким образом, были и есть некоторые сходства и различия в истории русской и американской юмористических литератур.
        В американской истории юмору отводилось особое, почетное место. Можно сказать, что история всей американской культуры — это история американского юмора. Британский юмор, перебравшийся в Американские колонии, расцвел здесь с новой силой и охватил все стороны американской жизни. Исследователи выделяют юмор ранних переселенцев, диалектный юмор, политический, религиозный, региональный фольклор, юмор провинциальный и городской, этнический юмор и феминистский юмор. Беря начало в устной народной традиции и играя исключительно важную роль во всех сферах повседневной жизни, юмор получил широкое литературное распространение. На страницах газет и еженедельников шла проба юмористических перьев, а первые профессиональные авторы-юмористы активно заявили о себе примерно с 30-х годов XIX века. В конце XIX —начале XX века особую роль в развитии юмористической литературы начали играть литературные журналы. На рубеже веков насчитывалось около пятидесяти юмористических изданий, главными «долгожителями» из которых были «Пак» (Риск, 1877—1918), «Джадж» (Judge, 1881—1936), «Лайф» (Life, 1883—1936). Журнал «Ньюйоркер» (New Yorker) появился на свет в 1925 году и существует по сей день. Основал журнал Гарольд Росс — яркая личность, эксцентричный и неутомимый газетчик. Сам он не блистал образованием, не был интеллектуалом, но имел тонкую интуицию и особое чувство хорошей литературы. Он мечтал создать еженедельник художественной литературы, рецензий, карикатур и комментариев с очень неформальным, юмористическим и предельно экспромтным стилем. Журнал освещает новости Нью-Йорка, вопросы искусства и спорта, литературу, юмор, отличаясь высокой культурой письма и повышенными стилевыми требованиями. «Ньюйоркер» — не просто журнал, а культурное явление, институт юмора и виртуозного стиля. Редактор Г. Росс, известный своим вспыльчивым характером, любил приговаривать: «Все думают, что знают английский. Но на самом деле никто не знает. Я думаю, все из-за проклятых школьных училок». О требовательности Росса ходили легенды, но он умел добиться нужного результата — точного, лаконичного, изящного стиля в сочетании с острой, оригинальной мыслью. И тогда он выражал благосклонность к своему персоналу фразой: «Господи, храни вас, черт вас возьми». Журнал должен был не только поставлять информацию о культурной жизни Нью-Йорка, своевременно реагировать на события, знакомить с литературными новинками. Своим языком, формой подачи материала он должен был поддерживать интерес публики к происходящему вокруг, побуждать к творческому и критическому мышлению. Но делать все это красиво, легко, остроумно и увлекательно. Цель была достигнута. «Ньюйоркер» завоевал репутацию ведущего литературного издания, утверждающего хороший вкус и изысканный юмор. Г. Росс однажды заметил, что «Ньюйоркер» — «не журнал, а движение». С момента возникновения «Ньюйоркера» четко определился крут его читателей: журнал апеллировал к читающей публике высшего общества, интеллектуальной элите, образованному среднему классу. С годами сложился определенный имидж тех, кто читает «Ньюйоркер». Обычно это люди, имеющие деньги, получившие лучшее образование в разных странах мира, много путешествующая публика с широким кругозором. К читателям «Ньюйоркера» подошли бы определения: независимые, интеллигентные, модные, смелые, ищущие небанальных развлечений. Эти же характеристики должно отнести и к самому журналу, что объясняет стремление знаменитых авторов публиковаться в «Ньюйоркере». Эта ориентация позволяла «Ньюйоркеру» легко отклонять неустраивающие его произведения как известных, так и начинающих писателей. Крайний, но характерный пример: у одного из авторов рассказ был принят, но напечатан только 25 лет спустя.
        Главным открытием и опорой «Ньюйоркера» сначала были писавшие для него юмористы, а впоследствии — авторы коротких рассказов. Журнал с удовольствием работал с малоизвестными писателями, открывал и создавал их. Авторами, чьи имена стали ассоциироваться с «Ньюйоркером», были И. Уайт, Дж, Турбер, Р. Бенчли, Д. Паркер, Дж. О'Хара, Ф. Селливан. Постоянно печаталась публицистика Э. Хемингуэя, Э. Синклера, О. Нэша, Ф. С. Фитцджеральда, Э. Уилсона, Дж. Чивера, Дж. Апдайка, И. Шоу, Дж. Д. Сэллинджера. Сугубо журналистская работа возложена была на плечи писателей. В журнале царила неповторимая атмосфера свободы творчества. Авторы могли выбирать свои темы, не слишком давили сроки сдачи материала и лимит по количеству слов.
        Литераторы «Ньюйоркера» славились своими застольями в отеле «Алгонквин». Они были традицией и неотъемлемой частью жизни «Ньюйоркера». За круглым столом собирались «городские острословы» — журналисты, писатели, критики, актеры и шумно обсуждали последние новости, городские сплетни, издательские проблемы и личную жизнь. Главное — обмен мыслей, игра остроумия, состязание в юморе. Завсегдатаями круглого стола в «Алгонквине» были Вуллкотт, Кауфман, Бенчли, Дороти Паркер, Р. Шервуд, Эдна Фербер и другие. Многое из того, что было сказано и услышано в том кругу, стало афоризмами, появилось в пьесах и рассказах, в мемуарах. Так, например, вошло в историю, как Эдна Фербер обращенную к ней реплику манерного англичанина «Вы выглядите почти как мужчина» парировала: «И вы тоже». Хейвуд Браун однажды провозгласил: «Либерал — тот, кто покидает комнату, как только начинается драка». Дороти Паркер, оказавшись рядом со скучным молодым человеком, жалующимся: «Не могу выносить дураков», — ответила: «Странно, ваша мать выносила».
        Конечно, юмористические миниатюры — не изобретение «Ньюйоркера». Журналы «Джадж», «Лайф», «Вэнити Фэар» (Vanity Fair) использовали короткую прозу и раньше. Но к моменту, когда «Ньюйоркер» утверждал себя в мире прессы, другие, предшествующие ему журналы начали терять популярность и уступать свои позиции. Постепенно именно жанр короткого юмористического эссе стал характерным для «Ньюйоркера». Очень быстро выделились основные приемы их создания. Так, авторы, отталкиваясь от какого-то текущего события, обрамляли его в рамку вымысла, простых комментариев или автобиографических фантазий. Нередко юмористы «Ньюйоркера» обращались к значительным национальным и международным событиям, но политика не была в центре их внимания. Наравне с текущими событиями общественной жизни популярными темами были забавные случаи из частной жизни. Мастерами таких сюжетов были И. Уайт и Дж. Турбер. Их короткие новеллы представляли собой звено между частным анекдотом и социальным комментарием. Они могли описывать посещение банка, поездку за рубеж или поход за покупками, раскрывая глобальные проблемы в личном опыте человека. Р. Бенчли и Д. О. Стюарт, С. Перельман предложили новый тир героя — маленького человека. В их рассказах от первого лица маленький человек напоминал автора, и его мир отражался в самом языке повествования. Такие писатели, как Д. Паркер, А. Кобер, М. Коннелли, стали выделять не только сам случай и его героя, но и описывающие его голоса. Этот тип рассказа стал особо характерен для «Ньюйоркера».
        В раннем «Ньюйоркере» широко использовались пародии, повторения, словесные каламбуры, параболы. В журнале было установлено 13 категорий юмористического материала, наиболее популярными наряду с рассказами стали юмористические стихи, басни, пародии и абсурд. Используемые приемы могли быть разными, но все они служили тому, чтобы поднять короткий рассказ на качественно новую высоту. Благодаря им «Нью-йоркер» отказался от простоватого и грубоватого юмора, циркулировавшего в еженедельниках, предложив взамен современный, утонченный юмор, рассчитанный на просвещенных горожан. Юморески нового городского направления запечатлевали характер в нескольких строках, несколькими фразами могли обрисовать жизнь целого района, общины и всегда достигали цели без единого лишнего слова. Отличительной чертой журнального почерка «Ньюйоркера» стали быстрота реакции на современные события, смелость изображения, открытость, разнообразие тематики, оригинальность приемов, изысканность стиля, острота и меткость юмора. Всех писателей «Ньюйоркера» объединяло чувство соучастия. Им было свойственно повествование от первого лица, позволявшее перенести слабости, пороки и комизм на себя. Если же героями их рассказов были другие лица, всегда сохранялось ощущение, что только печатная строка или изящество фразы отделяет сатирика от его мишени, рассказчика от персонажа. Они умели дать почувствовать, что мы все в равной степени неловкие, потерянные, тщеславные, смешные, и тем самым пробуждали симпатию к несовершенному человеку и его творениям.
        «Ньюйоркер» существует уже 74 года. На протяжении этого времени у журнала были и взлеты, и падения, он подвергался критике, временами становился более серьезным, обращался больше к сатире, чем к юмору. В целом журнал необыкновенно успешен, он выходит постоянными тиражами — 500 тысяч экземпляров. Главное, что имидж журнала, сложившийся в первые годы его существования, остался тем же. «Ньюйоркеру» удается придерживаться самых высоких критериев письма и тем самым влиять на развитие американского рассказа.
        В «Ньюйоркере» напечатано 10 рассказов Сергея Довлатова. Юмор Довлатова — юмор интеллигента, литератора, журналиста — уже сам по себе близок профилю «Ньюйоркера». Он неразрывно связан с русской литературной юмористической традицией. Но русская литература в известной степени оказалась под американским влиянием, так же как и американская литература — под русским. В 1930-е годы в России стали популярны Дж. Стейнбек, Э. Колдуэлл, Э. Хемингуэй. Американский читатель также был знаком с русской литературой и национальным юмором. Из послереволюционных русских авторов начиная с 1920-х годов в Америке были популярны М. Шолохов и И. Бабель. Последующая многочисленная эмиграция из России еще более расширила знакомство читающих американцев с русской литературой. Хотя американская аудитория юмористических журналов видела русские имена в своих изданиях редко. До публикации рассказов Сергея Довлатова «Ньюйоркер» в новеллистическом жанре печатал лишь Владимира Набокова. Журналу очень импонировала манера письма Довлатова — ненавязчивая, сдержанная, мягкая, его грациозный юмор, отточенный стиль. Американские критики определяли довлатовский взгляд на вещи как чисто русский, но заметили в его рассказах и американскую откровенность, и американский лаконизм (К. Карбо). Особенно выделяли характер присущего ему юмора — дружелюбный, антидраматический, легкий (Е. Хоффман). Многие говорили об отсутствии стереотипных славянских излишеств стиля, о виртуозном владении подтекстом, о несентиментальной иронии и самоиронии. Иосиф Бродский отмечал, что успех Сергея Довлатова у американцев естествен. В газете «Панорама» (13—20 сентября 1991 г.) он писал: «Решающую роль, однако, сыграла, конечно, узнаваемая любым членом демократического общества тональность — отдельного человека, не позволяющего навязать себе статус жертвы, свободного от комплекса исключительности». Литературные критики П. Вайль и А. Генис, знавшие Довлатова, вспоминали о его интересе к американской музыке, кинематографу, литературе и указывали на сходство его юмора с американским юмором — простым, сдержанным и достойным. Сам Сергей Довлатов рассказывал в интервью американскому ученому Джону Глэду об увлечении американской прозой, о том, чем она захватывала — эмоциональностью, увлекательностью, свободной манерой разговора о человеческих отношениях, своей точностью и правдивостью, лаконичностью и изысканностью. В то же время, характеризуя русскую традицию письма, Довлатов говорил об изысканной и лаконичной прозе А. С. Пушкина, о продолжении пушкинского направления в прозе М. Зощенко, Венедикта Ерофеева, Ф. Искандера, о влиянии В. Голявкина, Б. Бахтина. Конечно, Сергей Довлатов — русский писатель именно пушкинской традиции, но также он — из поколения «шестидесятников», захваченных американским стилем.
        Дело, впрочем, не во влияниях, а в личности, которая оказалась такой космополитичной, что выразила себя в уникальном стиле. Этот стиль оказывается близким и русским, и американцам. И звучащие у Довлатова темы — «маленького человека», «лишнего человека» — излюбленные темы и русской, и американской литератур. Юмор Довлатова, по достоинству оцененный «Ньюйоркером», представляет новое явление в русской литературе. И, может быть, если в нашей литературе, как в американской, начнут выделять отдельную область — юмористическую литературу (что будет вполне заслужено), то, говоря о Сергее Довлатове, можно будет заметить, что в его творчестве русский «смех сквозь слезы» уступил место свободному, легкому смеху.
«Ньюйоркер» — это почетно. Это исключительный случай, чтобы журнал опубликовал 10 рассказов писателя-эмигранта. Но, размышляя о специфике журнала и таланте Сергея Довлатова, это кажется вполне закономерным. Если только представить себе «Ньюйоркер» в его лучшие блистательные годы на взлете популярности и творческой активности и необыкновенного автора Довлатова в среде сотрудников журнала, получается вполне гармоничная картина. А представляете рассказчика Сергея Довлатова за круглым столом знаменитого «Алгонквина»?