Ксана Мечик-Бланк. О названиях довлатовских книжек. - Сергей Довлатов: творчество, личность,
судьба / Сост. А. Ю. Арьев. - СПб.: "Звезда", 1999.

        В названиях чужих книг и статей Довлатова смущало то же, что в людях, — претенциозность, манерность, фальшь.
        О поэте Богатыреве говорится так: «Видел я книгу его стихов. То ли "Гипотенуза добра", то ли "Биссектриса сердца"» (т. 1.С. 304). Или, скажем, такой пассаж:
        «— Тебя Цехановский разыскивается. Хочет долг вернуть.
        — Что это с ним?
        — Деньги получил за книгу.
        — «Караван уходит в небо»?
        — Почему — караван? Книга называется «Продолжение следует».
        — Это одно и то же» (т. 1. С. 199).
        Над заглавиями, где присутствует элемент движения в необъятные просторы, он иронизирует чаще всего: «Дым поднимается к небу», «Чайки летят к горизонту», «Счастье трудных дорог» (т. 1. С. 357). В них угадывается романтический настрой молодежной прозы, герой которой стремится вырваться из замкнутого мира на волю.
        Любопытно при этом то, что в заглавия собственных рассказов и книг Довлатов очень часто выносит идею движения как таковую: «Дорога в новую квартиру», «По прямой», «В гору», «Марш одиноких», «Иностранка», «Иностранец», «Чемодан». Но в отличие от караванов и чаек, удаляющихся в заоблачную даль, мир довлатовского заголовка, как правило, представляет собой ограниченное пространство.
        Из названий восьми довлатовских книжек четыре образуют один синонимический ряд, обозначающий часть, отделенную от целого: «Зона», «Заповедник», «Наши», «филиал». Пространство этих заглавий замкнуто и конечно. Это особый мир, где существует своя структура и этика. Его населяют люди определенной категории: зеки и конвоиры, или эстонские журналисты, или туристы и экскурсоводы, или члены семейного клана, или русские эмигранты в Америке. Это «маленькое» пространство отгорожено от «большого» — всего остального мира, разомкнутого и бесконечного.
        Противопоставление двух видов пространств — частый прием в литературе, одна и та же оппозиция может интерпретироваться по-разному, в зависимости от выбранной точки зрения. Структуралисты утверждают, что замкнутое пространство может осмысляться как родной дом/город/страна, которые герой покидает, отправляясь во внешний мир, полный опасностей и искушений. Но может приобретать и негативную окраску, если герой переносится из большого свободного мира в маленький и враждебный: плен, ад или любое место, где он ощущает себя чужим.
        В книгах Довлатова оценка того, что происходит в замкнутом пространстве, где оказывается его герой, ведется по двойной шкале, согласно двум возможным ракурсам. Точка зрения свободного внешнего мира, имя которой «здравый смысл», вводится через слова других персонажей. К примеру, чиновника райвоенкомата: «Слушай, парень! Я тебе по-дружески скажу, ВОХРА — это ад. Тогда я ответил, что ад — это мы сами» (т. 1. С. 126). Или в словах жены капитана Егорова: «Ведь где-то есть иная жизнь, — думала Катя, — совсем иная жизнь... Там земляника, костры и песни... И лабиринты тропинок, пересеченных корнями сосен... И реки, и люди, ожидающие переправы...» (т. 1. С. 96).
        Рассказчик вроде бы тоже смотрит со стороны на все ужасы, происходящие в «зоне». При этом отстранение, однажды возникшее как защитная реакция на жестокость замкнутого мира, дает импульс к наблюдению и фиксированию деталей, иными словами — стимулирует творческий процесс: «Жизнь превратилась в сюжет. Я хорошо помню, как это случилось. Мое сознание вышло из привычной оболочки. Я начал думать о себе в третьем лице. Когда меня избивали около Ропчинской лесобиржи, сознание действовало почти невозмутимо: "Человека избивают сапогами"» (т. 1. С. 42).
        Но в отличие от своей героини, скучающей по землянике и кострам с песнями, Довлатов знает, что «большой» мир не лучше «маленького»: «Как известно, мир несовершенен. Устоями общества являются корыстолюбие, страх и продажность» (т. 1. С. 56). Это сказано в письмах к издателю, добавленных в текст «Зоны» в начале 80-х годов. На первый взгляд, эта фраза может показаться расхожим утверждением, в особенности из-за вступления «как известно», но в действительности в ней отражен личный опыт. Ровно теми же словами двадцатитрехлетний Довлатов говорит в письме к отцу из армии: «Дорогой Донат, за десять лет сознательной жизни я понял, что устоями общества являются корыстолюбие, страх и продажность. Или, выражаясь языком поэтическим,

Земля стоит на трех больших китах:
Продажность, себялюбие и страх»¹.