|
Sergei Dovlatov :: Сергей Довлатов >> ЛИТЕРАТУРА >> |
Каким только страстям не предавался я в беспечной и отчасти загубленной жизни! Был авиамоделистом и фехтовальщиком. Две недели коллекционировал марки. Около года писал чудовищные лирические стихи.
Более того, я пел в университетском хоре. Пока меня не выгнали с третьего курса. Выгнали, как я догадываюсь, не за хоровое пение, а за сольное. Говорят, я пел идейно чуждым баритоном…
Безграничная тяга к хорошему — страсть.
Безграничная тяга к дурному — порок.
Увы, в моей жизни хватало и того и другого. Обо всем не расскажешь…
Лишь одной человеческой слабости был я всегда и решительно чужд. Вплоть до минувшей субботы.
Я говорю об азартных играх…
— Ну, вот, — слышатся мне раздраженные, требовательные голоса. — И чего это он все пишет?! Про дочку написал. Про собаку написал. Даже про тараканов умудрился написать. Того и гляди, за микробов возьмется…
(Кстати, был такой ученый господин — Луи Пастер. Занимался исключительно микробами. И дали ему за это Нобелевскую премию.)
В советском литературоведении бытует грозное понятие — мелкотемье. Мелкотемьем грешили Булгаков и Зощенко, Ахматова и Пастернак.
Рядом грохотали канонады с пятилетками. Возводились днепрогэсы с метростроями. А Булгаков писал неизвестно о чем. Я уж не говорю про Зощенко…
Но вернемся к азартным играм. Тема, конечно, мелкая и не оригинальная. И что это ее так упорно затрагивали наши классики — Пушкин, Лермонтов, Достоевский? Не посоветовавшись с техническим интеллигентом Матлиным2.
Но вернемся к азартным играм. Предварим наши заметки коротким историческим вступлением.
Это были послевоенные годы. Наш огромный, старинный, запущенный двор играл в пристенок. По асфальту катились заскорузлые гривенники и медяки. Нужно было растопыренной пятерней коснуться соседних монет. Дотянешься — значит, ты выиграл…
Кроме пристенка играли в биту. В качестве бит использовались пряжки от солдатских ремней. Иногда — тяжелые старинные монеты. Чаще — литые свинцовые или оловянные болванки.
Игра шла скромная, на мелочь. Увлекались ею подростки.
Люди солидные коротали время на пустыре. Инвалиды резались в козла. Костяшки домино с оглушительным треском падали на фанерный лист. Неписаная эстетика игры требовала размашистых движений, выкриков, а главное — чудовищной матерщины.
Помню, отставной моряк дядя Леня высоко заносил уцелевшую руку, сжимающую черный костяной гробик:
— За нашу великую родину! За лично товарища Сталина! Из всех наземных орудий — дуплет!!!
Стук домино напоминал артиллерийские залпы. На фанерном листе подскакивали медяки.
Инвалиды часто ссорились. Хватали отброшенные в сторону костыли. Начиналась драка. Как-то раз отставного моряка дядю Леню увезли с проломленным черепом…
Шли годы. Наш двор заметно преображался. Пионеры украсили его саженцами. На месте пустыря зазеленел Щербаковский сквер.
Домино и пристенок уступил место более культурному развлечению. Всеобщей болезнью сделался «шмен».
Суть игры такова. На бумажных дензнаках указаны цифры. Вы не глядя загадываете три из шести. Остальные достаются партнеру. Затем подсчитывается сумма этих цифр. Тому, чья сумма больше, достается вожделенная купюра.
Кстати, на американских дензнаках — восемь цифр. Не шесть, а восемь. Плюс к тому — два буквенных индекса. О чем это говорит? Я думаю, все очень просто. Просто в Америке гораздо больше денег. Денег как таковых…
Все-таки шмен был уличной, плебейской игрой. Более приличные люди играли в карты. Среди торговых работников, например, излюбленной формой досуга был преферанс. Там фигурировали гораздо более внушительные суммы. Иногда назывались пятизначные, шестизначные цифры.
Преферанс требовал скрупулезного расчета, хитрости, умения блефовать. Большинство советских торговых работников в избытке наделены этими качествами. Недаром многие из них оказываются в лагерях. Кстати, игра продолжается даже за решеткой.
В лагерях распространены самодельные бумажные карты. Играют заключенные на сахар, хлеб, повидло. Иногда — в лагерях особого режима — «на мизинчик». То есть проигравший отрубает себе мизинец. Или ухо. Или… Но об этом лучше промолчу. Все равно не поверят…
Вернемся к гражданскому населению.
В среде технической интеллигенции широко распространился бридж. Эта игра во многом напоминает шахматы. Например, разнообразием комбинаций, богатством технических ходов, позиционным изяществом. Многие рассматривают бридж как интеллектуальный вид спорта. Говорят, в Китае регулярно проводятся чемпионаты по бриджу.
Нечто подобное было и в Ленинграде. Изредка проводились неофициальные соревнования. Несколько пар завзятых ленинградских бриджистов добились междугородных успехов. Например, литератор Ефимов и его друг технолог Подгурский.
Эта пара выиграла несколько матчей в Таллине. Относительно либеральная Эстония была избрана местом встреч не случайно. Бриджисты добились здесь чуть ли не официального признания. Игры шли в закрытом по этому случаю кафе. Объявлений в газетах, разумеется, не было…
Здесь же, в Эстонии, немалым успехом пользуется тотализатор или — лошадиные бега. Единственная узаконенная в Союзе форма азартной игры.
Таллинский ипподром представляет собой довольно жалкое зрелище. Грязноватое поле, косые трибуны. Земля усеяна обрывками использованных билетов. Возбужденная крикливая толпа циркулирует от бара к перилам.
Ипподром — единственное место, где торгуют в разлив дешевым портвейном…
Самим наездникам играть запрещено. Они действуют через подставных лиц. Берут программу завтрашних скачек и размечают ее для клиента. Указывают трех вероятных победителей каждого заезда. А клиент, согласно указаниям, покупает билеты на их долю тоже.
Таким образом, честно выиграть на ипподроме почти невозможно…
Был знакомый наездник и у меня. Как-то раз я спросил его:
— Толя, неужели все подстроено? Неужели все эти бега — сплошная липа?
Мой друг усмехнулся:
— Знаешь, для кого я размечаю программы?
Затем Толя назвал фамилии — видного художника, известного оперного баритона и двух крупных партийных функционеров.
Я удивился:
— Зачем им это нужно? Ведь у них — оклады, персональные дачи, распределители?
Толя снова усмехнулся и пояснил:
— Партия — сегодня мать родная, а завтра, глядишь, на улицу вышвырнет. Как, например, товарища Хрущева… Лошади куда надежнее…
А теперь вернемся к минувшей субботе.
Рано утром мне позвонил сосед и друг. Назову его вымышленным именем — Рафаил. А жену его — Ларисой. Настоящие имена они просили скрыть. Они боятся, что все узнают, какие мы дураки. Однако не стоит забегать вперед…
Сосед мне позвонил и говорит:
— Тебе деньги нужны?
— Да, — ответил я уверенно и просто.
— Тогда поехали в Атлантик-Сити. Это маленький Лас-Вегас — сплошные казино. Три часа езды от Нью-Йорка. Выиграем кучу денег и назад. У тебя есть сбережения?
— У меня есть сто долларов. Я отложил их на черный день.
— У тебя всего сто долларов?! Значит, черный день уже наступил. Собирайся.
— А если мы проиграем?
— Что значит — проиграем?! — возмутился Рафаил. — Проиграть ты можешь всего сто долларов. А выиграть — сто тысяч! Тысяча процентов чистого дохода. Прямой смысл — ехать. Через пять минут я буду у тебя…
Мы выехали около десяти часов утра. Всю дорогу обсуждали грядущие барыши.
— Я хочу выиграть тысячу шестьсот пятьдесят долларов, — сказала Лариса, — и купить шубу на Мэдисон-авеню.
— Это не деньги, — возмутился Рафаил. — Это какие-то жалкие гроши. Ради этого глупо ехать в такую даль. Бензин стоит дороже… Лично я собираюсь выиграть миллион, чтобы жить на проценты. Бросить эту гнусную работу и жить на проценты с капитала…
— А я, — сказала моя жена, — хочу выиграть долларов пятьдесят. Я куплю себе фен и новую тележку для супермаркета…
Мой сосед от негодования выпустил руль. Машина задела кирпичную стену тоннеля, но быстро выровнялась.
— Какое убожество! — воскликнул Рафаил. — Такие мысли недостойны Атлантик-Сити. С такими мыслями надо ехать в Чебоксары…
— А я, — говорю, — хотел бы выиграть именно сто тысяч, которые мне обещал Рафаил. Я бы издавал еженедельную газету. Не беспокоился о завтрашнем дне. И платил бы гонорары талантливым авторам. Например — Сагаловскому. Он два года печатается бесплатно…
— Или Довлатову, — разумно высказалась моя жена…
— Сто тысяч — это уже нечто, — произнес Рафаил. — Но вообще, чем больше, тем лучше!
Мы замолчали, давая понять, что находим это соображение ценным.
Рафаил прибавил скорость. Мы летели навстречу ослепительным горизонтам фортуны.
Дорога ознаменовалась единственным сильным впечатлением. Я увидел военный грузовик, набитый солдатами. Это были первые военнослужащие, которых я заметил на американском континенте. Значит, армия все-таки существует. Вздохнув с облегчением, мы поехали дальше.
Контуры маленького Лас-Beraca нас, признаться, слегка разочаровали. Два-три небоскреба и все. Два-три переростка на фоне одноэтажных строений. И еще — купол с очертаниями перевернутого бельевого таза.
— Какой-то жалкий хуторок, — недовольно высказался Рафаил.
Мы подъехали ближе. Миновали унылые ряды стандартных домов. И вдруг перед нами блеснула серебристая гладь океана. Как сказал бы Моргулис:
«Волны скалили белые зубы прибоя!..»
Как и в любом приморском городе, центральной магистралью Атлантик-Сити является набережная. Все улицы заканчиваются пляжем. Так что можно бродить, бродить, да и выкупаться…
Широкая набережная с деревянными тротуарами была заполнена людьми. Она тянулась вдоль берега километра на три. По одну сторону — вода. А по другую — сплошные казино, отели, рестораны, экзотические магазины, бары. И так далее.
Самоубийцам тут раздолье. Через дорогу — океан. Проигрался и бултых!..
Запарковав машину, Рафа обратился к чернокожему подростку. Стал расспрашивать о порядках в казино. Например, можно ли туда являться в джинсах.
— До шести вечера — можно, — ответил подросток. — А после шести нужен смокинг. И дамам — вечерние платья.
— Отлично, — сказал Рафаил. — До шести мы выиграем большие деньги. Купим вечерние платья и два смокинга.
— Мне бы фиолетовое, — сказала Лариса.
— А я хочу бордовое, — прошептала моя жена.
— Ноу проблем, — отчеканил Рафа.
И мы отправились в казино. Нас привлекла сияющая вывеска «У Цезаря». Группами заходили сюда нарядные мужчины и женщины. Швейцар попросил нас спрятать фотоаппараты. Он пояснил:
— Многие ходят сюда тайком от жен и от начальства. Им не хотелось бы случайно оказаться в кадре…
Рафа компетентно добавил:
— Казино по злачности стоит между ночным рестораном и борделем. Монахов и советских туристов здесь не встретишь… Пошли!..
Это был громадный, размером с Дворцовую площадь, утопающий во мраке зал. Нескончаемыми рядами вытянулись поблескивавшие хромом агрегаты. По углам медленно вращались исписанные фантастическими цифрами колеса. Британскими лужайками зеленели усыпанные картами столы. Все это скрипело, шуршало, мелодично позвякивало. То и дело загорались разноцветные лампочки. Вспыхивали семизначные неоновые цифры. Казалось, играет невидимый, тихий, бесконечно вульгарный духовой оркестр…
Монахиню я увидел почти немедленно. Это была пожилая чернокожая кармелитка с анодированным распятием на груди. Монахиня опускала в щель агрегата квотер за квотером, энергично дергая рычаг. Затем раздалось какое-то медное гудение. Из агрегата посыпались монеты. Кармелитка выиграла шестнадцать долларов. Издав при этом громогласный, сугубо материалистический вопль.
Советских туристов я, действительно, не встретил. Видимо, они поехали на Дилэнси за синтетическими шубами…
— Будем держаться порознь, — заявил Рафа, — фортуна требует к себе интимного отношения. Но сначала разменяем деньги. Где твои сто долларов?
Я протянул ему деньги. Мы подошли к специальному окошечку. Мне были вручены три увесистые колбаски. Это были жетоны разного достоинства. Доллары, полтинники и квотеры.
Я честно поделился ими с женой. Рафа выделил Ларисе два квотера и полтинник.
Мы разошлись по углам.
Я ждал, пока освободится слот-машина. Хотелось начать с этого простейшего устройства.
Опускаешь жетон. Нажимаешь рычаг. На специальном экране вращаются картинки — ягоды, орехи, помидоры. Картинки образуют все возможные сочетания. Некоторые из этих сочетаний — выигрышные. Выигрыш может быть двойным, тройным, десятикратным. В редчайших случаях можно получить тысячи жетонов — за один. И даже больше.
Я решил начать с простого. А дальше уже можно будет попытать счастья в рулетку. Освоив загадочные колеса и другие механизмы фортуны.
Ждать пришлось минуты две. Я распечатал пакетик с жетонами. Опустил первый квотер. Машина равнодушно его проглотила. Я опустил второй. С таким же результатом. Я опустил подряд еще четыре квотера. Никакого эффекта.
Я, как рыбак, поплевал на следующий квотер и опустил его…
Машина без затруднений глотала стальные пилюли. Видимо, желудок у нее работал превосходно.
Я тихо помолился всем знакомым богам и опустил следующие шесть квотеров. Агрегат победно зарокотал и выплюнул — два.
Я воодушевился. Значит, намечается перелом.
Далее — шестнадцать четвертаков последовательно и бесследно исчезли в утробе ненасытного зверя…
Мне захотелось посмотреть, что делает Рафаил. Я отыскал его в толпе. Возбужденно и почти неистово дергал он рычаг слот-машины. Иногда пинал ее ногой. При этом он что-то говорил и даже напевал. В его действиях ощущался заметный привкус безумия, фанатизма и той необыкновенной целеустремленности, которая отличает религиозных мыслителей восточной школы.
— Рафа, — говорю, — я проиграл восемнадцать долларов.
— Это нормально, — откликнулся Рафаил и добавил:
— Фортуна — не уличная девка. Ее за червонец не купишь! Фортуна — женщина тургеневского склада. Она долго колеблется, присматривается, выжидает. Ей нужны гарантии подлинных чувств. Но зато — потом… Это тысячи и одна ночь!..
— Как твои дела? — спрашиваю.
— У меня осталось шесть долларовых жетонов.
— Кошмар, — говорю.
— Ничего подобного. Это хорошо, что мы сейчас проигрываем. Зато потом начнем выигрывать. Хуже, если бы все шло наоборот. Сначала выигрываешь жалкие четыреста долларов, а затем проигрываешь и конец! И возвращаешься домой без копейки…
— Когда же мы начнем выигрывать?
— Через шесть с половиной минут, — загадочно ответил Рафа.
Видимо, он приметил где-то соответствующий знак.
Рафа при мне затолкал в щель оставшиеся жетоны, машина безмолвствовала. Мне показалось, что она злорадно ухмыляется. И даже подмигивает…
— Одолжи мне половину своих жетонов, — требовательно высказался Рафаил.
— М-м, — сказал я.
— Не будь таким мелочным, — прикрикнул он и добавил: — Нам предстоит выиграть колоссальные деньги! А ты экономишь ничтожные двадцать жетонов…
Мы поделили жетоны и направились к свободным автоматам. Я раза три выигрывал по шесть монет. Один раз выскочило двадцать. Я опускал жетоны снова и снова. И вдруг они кончились.
Я оглянулся и заметил Рафу.
— Игра только начинается, — возбужденно крикнул он, — у тебя есть деньги?
— Ты задавал мне этот вопрос рано утром. У меня было сто долларов. Теперь их нет…
— Отлично, — сказал Рафаил, — посмотрим, что делают наши жены.
Мы отправились на розыски.
По дороге нам встречались разнообразные типы. Мы увидели пожилого мужчину, который беспрерывно хохотал. Он беспрерывно хохотал и неизменно выигрывал. Его карманы заметно оттопыривались. Пол вокруг него был усыпан долларовыми жетонами. Щеки мужчины казались подозрительно округлыми.
Последовал новый взрыв хохота. Изо рта у счастливца выпал металлический доллар. Еще один выкатился из его левой штанины…
Затем мы увидели женщину, которая рыдала. На ее шее тускло поблескивало жемчужное колье. Руки были унизаны кольцами.
— Капризы миллионерши, — сказал Рафа.
Затем мы увидели наших жен. Их лица были печальны.
— Я опустила все три жетона, — сказала Лариса, — на третий раз выскочила бельевая пуговица. И все…
— Пуговица — это чудесно! — воскликнул Рафа. — Это знак фортуны! Игра только начинается…
— Но у меня кончились деньги, — сказала Лариса.
— И у меня, — сказал я.
— И даже у меня, — признался Рафа.
Моя жена красноречиво промолчала.
— Деньги — прах! — сказал Рафа.
— Особенно те, которых нет, — желчно добавил я…
— Придется ехать домой, — сказал Рафаил. — Отношения с фортуной несколько запутываются. Я думаю, нам повезет в следующий раз. Только надо захватить побольше денег. А главное — береги пуговицу, — напомнил он жене…
Мы ехали в сгущавшихся сумерках. Машину обгоняли наполненные светом автобусы. Бесчисленные разноцветные огни мелькали на горизонте. Временами слышался приглушенный звон жетонов и гудение игральных механизмов…
Я ехал и думал. Отчего у меня хорошее настроение? Отчего я не угнетен, не разочарован и не подавлен? Отчего мне не жаль потерянного времени?
И почему я даже не возненавидел Рафу?..
Может быть, потому, что я свободен? И потому, что, как ни странно, отдохнул? И потому, что завтра будет обычный день? И я увижу моих талантливых друзей? И расскажу им, какой я болван.
И они с удовольствием это подтвердят. И мы будем делать газету, разумеется, — лучшую, единственную… И так далее…
И вдруг моя жена сказала:
— А у меня есть сорок восемь долларов.
Рафа подпрыгнул. Я испугался, что он захочет развернуться прямо на хайвее. Но Рафа сдержался. И только спросил:
— Откуда?
— Когда вы пошли играть, я тихо обменяла жетоны на доллары. Купила себе яблоко и мороженое. А фен и тележку для супермаркета мы купим завтра…
— Э, нет, — сказал Рафа, — мы поедем в Бруклин. Мы поедем ужинать в ресторан «Кавказ». Там шашлыки, маринованные баклажаны, купаты, осетрина…
— Небось и водка? — спросила Лариса.
— И водка, — сдержанно подтвердил Рафа.
И мы поехали в ресторан «Кавказ». Там было много симпатичных людей. И очень вкусная еда. И музыканты два раза пели в нашу честь. И хозяйка нам любезно погадала. А некий Изя плясал один, смешно и трогательно…
Рафаил задумался и произнес:
— Надо было ехать прямо сюда. Не заезжая в Атлантик-Сити…
Мы вернулись домой около полуночи. Все уже спали. Собака Глаша даже не залаяла.
— Ну, вот, — сказала моя жена, — а тележку купим в следующий раз…
Три часа в казино избавили автора от бремени всех его сбережений. И он вернулся домой куда умнее, чем был…
2 Александр Матлин (Нью-Джерси) — инженер. Автор талантливых рассказов и фельетонов. Принципиальный и боевитый враг мелкотемья.