Письма к Андрею Арьеву.- Автографы из архива Андрея Арьева.

Публикуемые письма Сергея Довлатова относятся к двум последним годам его жизни. Помимо всяческих остроумных частностей, они интересны как документ, дающий представление о поре, когда запретные в нашей стране литературные имена стали появляться на страницах отечественных изданий. В свою очередь и у наших нечиновных людей прорезалась возможность выезжать за границу на симпозиумы, конференции и прочие далекие от пропаганды советского образа жизни мероприятия. С этими двумя переплетающимися сюжетами и связана публикуемая часть писем Довлатова.
В 1988г. Сергей прислал мне из Нью-Йорка несколько своих произведений на предмет их возможной публикации. Первой удалось напечатать повесть «Филиал» («Звезда», 1989, № 10). В эти же месяцы я был приглашен на конференцию «Чувство места. Царское Село и его поэты» в Дартмутский колледж (Ганновер, Нью-Хемпшир, США), приуроченную к столетию со дня рождения Ахматовой и состоявшуюся 26—29 октября 1989 г. Как видно из писем, Довлатов вместе с работающим на радио «Свобода» Борисом Парамоновым и профессором Дартмутского колледжа Львом Лосевым этой поездке весьма содействовали.
В письмах также постоянно встречаются имена близких Довлатову людей: жены Лены, дочери Кати, родившегося в Нью-Йорке сына Коли, матери Норы Сергеевны (Степановны) Довлатовой, отца Доната Исааковича Мечика, двоюродного брата Бориса Довлатова, умершего в Ленинграде через полгода после смерти Сергея, ближайшего приятеля с университетских лет Валерия Алексеевича Грубина, нью-йоркских критиков Петра Вайля и Александра Гениса, а кроме того, имена моей жены Ани и дочери Маши. Остальные фамилии комментируются в примечаниях. В некоторых письмах сделаны небольшие купюры. Преимущественно они касаются излишне острых характеристик знакомых.

Дорогой Андрей! Всю лирику Аня передаст на словах¹, а я к тебе, извини, обращаюсь по делу.
У меня есть ощущение, и даже уверенность, что в СССР скоро начнут печатать эмигрантов, и даже начали уже (Соколов, Войнович, Коржавин², не говоря о покойниках), и до рядовых авторов дело дойдет. Если нет, то нет и проблем. Я ждал 25 лет, готов ждать еще столько же и завещать это ожидание своим теперь уже многочисленным детям. Но если да, то возникают (уже возникли, например, в таллинской «Радуге») проблемы. Повсюду валяются мои давние рукописи, устаревшие, не стоящие внимания и пр. Самое дикое, если что-то из этого хлама просочится в печать, это много хуже всяческого непризнания. Короче, я обращаюсь к тебе как к самому близкому из литературных знакомых и к тому же — человеку «причастному», с огромной просьбой: содействовать защите моих прав, а именно — допускать к печати либо что-то из моих книжек, либо то, что получено от меня лично, выправлено и подготовлено мной самим. Сделай это, насколько такой контроль в твоих силах.
Я понимаю, что могу выглядеть смешным, опасаясь пиратства, которого никто и не замышляет. Но мой страх перед возможностью такого дела столь велик, что я готов быть смешным.
Разумеется, я хочу быть изданным дома, разумеется, никаких особых амбиций у меня в связи с этим нет, но то, о чем я тебя прошу, по-настоящему важно.
Обнимаю тебя и всех общих друзей.
Любящий тебя

Дорогой Андрей!
Очень рад, что мы понравились Ане. Дело в том, что я стал жутко раздражительным (как все насильственно отрезвленные пьяницы), и на всех повышаю голос. Кажется, повышал и на Аню. Спасибо, если она этого не помнит.
 О встрече. Насколько мне известно, Лосев (с которым я давно в разладе из-за моей недооценки Солженицына — здесь это бывает) по настоянию Парамонова (которого я трижды пытался задушить, и один раз задушил бы, если бы не вмешался мой шеф на радио с криком: «Не здесь, не здесь! Нас и так презирают чехи и болгары!», но с которым я в конце концов примирился в силу его редкого качества — интеллектуальной щедрости) включил тебя в какой-то семинар наряду с Аверинцевым, Лихачевым¹ и прочими светлыми личностями. Это значит, что ты пробудешь день или два в Дартмуте, а затем переберешься в Нью-Йорк, к нам или к Боре (Парамонову. —АЛ.). Если захочешь жить у нас, то условия простые: «в тесноте, да не в обиде» <... > и к тому же в твоем распоряжении будут два наших автомобиля <...> в одном из которых, о чем сообщаю с гордостью, когда-то наблевал диссидент Голомшток².
Я бы и сам приехал в Ленинград (через Таллин), но из-за дома, который мы приобрели³ (вынуждены были приобрести) в долг, и в который, как в прорву, уходит каждая лишняя сотня, я не смогу себе этого позволить в течение полутора лет, если, конечно, не свалятся еще раз на голову какие-то неожиданные и приличные деньги. Во-вторых, я хотел бы приехать не просто в качестве еврея из Нью-Йорка, а в качестве писателя, я к этому статусу привык, и не хотелось бы от него отказываться даже на время. Года через полтора это, судя по всему, станет реальным. Что-то появится в «Иностранной литературе»⁴, представь себе, что-то в таллинской «Радуге»⁵, издательство «Ээсти Раммат» подумывает о возобновлении договора на загубленную ими книжку⁶, да и ты сообщаешь что-то волнующее.
Аня говорила, что тебе понравился «Заповедник», но «филиал», как я понимаю, проходимее, ты уж и решай, что двигать. Если же возникнет правка, то именно тебя я прошу этим заняться. Вычеркнуть можешь что угодно, тем более, что «Филиал» написан толчками, розановским (извини за сравнение) пунктиром, так что вычеркивать — одно удовольствие, и это меня сравнительно мало волнует, но если кто-то захочет что-либо вписать, то останови этого человека, и чем талантливее лицо, которое впишет в мой текст что-либо свое, тем это ужаснее. Теоретически, самое ужасное, если бы Достоевский что-то вписал в мое произведение.
 Ты пишешь насчет бумаги о моем непритязании на валюту. Прилагаю ее на отдельном листе. Надеюсь, заверять ее не обязательно. Если надо заверенную, то сообщи, я зайду к нотариусу и шлепну. <...>
От души благодарю тебя за энтузиазм по внедрению моей прозы, хотя, должен сказать, именно на тебя я почему-то и рассчитывал, <...> на твое внимание.
Здесь у нас все движется в прежнем темпе. Сразу после Аниного отъезда я заболел какой-то дрянью вроде аллергии — физия распухла, из глаз бегут слезы, и все это продолжается, несмотря на уколы и пилюли, до сегодняшнего дня. Глупость в том, что облик мой полностью соответствует седьмому дню запоя, так что меня время от времени останавливают доброжелательные люди и, понизив голос, шепчут: «Вам это нельзя. Если вы себя не щадите, то пощадите жену и мать», хотя я и вкус алкоголя почти что забыл. Не совсем.
Недавно у меня вышла русская книга, вернее фотоальбом некой Марианны Волковой: 60 портретов звезд русской культуры с моими хамскими подписями и под заглавием «Не только Бродский»⁷. Еще одна русская книжка выйдет в феврале⁸, а в марте —английская⁹, на которую уже есть предварительные отзывы. Один для понта высылаю¹⁰. Считается, что она может принести какие-то деньги, кроме аванса, чего со мной еще не бывало, во всяком случае, ее энергично проталкивает Хеллер¹¹, это который написал «Уловка-22», он здесь большой корифей, а я даже не читал его книгу.
Казалось бы, все, в общем-то, идет нормально, но настроение, как ты догадываешься, мрачное, обыкновенная тоска, которая отличается от печали, как Бродский от Кушнера. Впрочем, тоска эта блядская — как свойство характера, не зависит от обстоятельств. Раньше от этого временно спасали водка, табак и сам знаешь что, а теперь — всего этого нельзя.
Обнимаю тебя и благодарю. Все твое читаю с удовольствием, но редко. Статья в 10-й «Неве»¹² тоже, конечно, понравилась, но я там не со всем согласен. Подробности при встрече, да и не хотелось бы уподобляться Мише Юппу¹³, который в 62-м году встретил Ахматову, у которой вышел сборник, и сказал: «Читал вашу книгу, Анна Андреевна. Многое понравилось». Она эту фразу, говорят, вспоминала со смехом до конца жизни.
Как ты умудрился до сих пор не написать книгу о Каверине?¹⁴ Ты даешь.
Но и об этом — при встрече.
Анечку поцелуй, которая, видно, довольно-таки большая балда — как же это ее обокрали? Уж за японским-то телевизором можно было бы и присмотреть¹⁵.

¹ С.С. Аверинцева и Д.С. Лихачева на конференции не было.
² Игорь Наумович Голомштрк (род. в 1929 г.) — искусствовед, с 1972 г. в эмиграции.
³ В 1988 г. С.Д. купил на севере штата Нью-Йорк (около 250 км от Нью-Йорка) в Катскильских горах возле городка Монтиселло небольшой участок земли с домом, который он называл «бангало».
⁴ В «Иностранной литературе» (1989, № 3) появились ответы С.Д. на анкету, распространенную среди «писателей русского зарубежья»; в 1990 г. (№ 9) напечатано эссе «Переводные картинки» с именем автора в траурной рамке.
⁵ В таллиннском журнале «Радуга» (1989, № 5) напечатаны ранние (но заново переписанные автором в эмиграции) рассказы «Марш одиноких» (1967) и «Голос» (1968). Без названий они входят в книгу С.Д. «Зона» («Голос» — после письма от 23 февраля 1982 г., «Марш одиноких» — после письма от 19 марта 1982 г.). В свою очередь ликвидированное название «Марш одиноких» стало названием публикуемой в этом томе книги. Оба рассказа — с возвращенными названиями — вошли в сборник, подготовленный С.Д. к своему пятидесятилетию. Он вышел уже после его смерти: Сергей Довлатов, Рассказы, М., «Renaissanse», 1991.
⁶ Таллиннское издательство «Ээсти раамат» в 1975 г. не решилось выпустить в свет уже набранный сборник рассказов С.Д. «Пять углов (Записки горожанина)». Не был возобновлен договор и в 1989 г. Слово «раамат» («книга») С.Д. пишет неточно и с прописной буквы, следуя в этом сохраняющейся на Западе традиции начертания слов в названиях.
⁷ Марианна Матвеевна Волкова (род. в 1946 г.) — пианистка, фотограф, с 1976 г. в эмиграции. Ее совместная с С.Д. книга: Марианна Волкова, Сергей Довлатов. Не только Бродский. Русская культура в портретах и анекдотах. Нью-Йорк, «Слово — Word», 1988.
⁸ Следующее западное издание С.Д. на русском появилось в 1990 г.: Сергей Довлатов, Записные книжки, Нью-Йорк, «Слово — Word».
⁹ Речь идет о книге «Наши»: Ours. A Russian Family Album, Translated by Anne Frydman. New York, «Weidenfeld & Nicolson», 1989.
¹⁰ «Для понта» привожу текст в переводе с английского — по вырезке из неизвестного мне издания:

«Компромисс» Сергея Довлатова («свежий и сметной», по словам Курта Воннегута), а также его книга «Зона» принесли автору признание в литературных кругах Америки. Его произведения, опубликованные в «Нью-Йоркере» и других престижных периодических изданиях, сделали его одним из наиболее популярных русских писателей-эмигрантов. В книге «Наши» он прослеживает жизнь четырех поколений русской семьи — а с ней и всю современную советскую историю — через изображение семейства Довлатовьіх, начиная с дяди Арона, чьи политические взгляды колебались вместе с состоянием его здоровья; следом представлены: знаменитый двоюродный брат Борис, гордость семьи, он чувствовал себя счастливым лишь в конфликте с властями; патриаршего возраста дед Исаак; ужасно» смешная история встречи рассказчика с женой; невероятные истории о родителях, двоюродных братьях, дядях, детях и даже любимой собаке. В русле традиций великих русских сатириков, проявляя непочтительность и иронию, характерную для его предыдущих произведений, Довдатов в «Наших» с присущей ему оригинальностью пишет групповой портрет своей семьи».

¹¹ Джозеф Хеллер (род. в 1923 г.) — американский писатель.
¹² Андрей Арьев. Не благодаря, а вопреки. — «Нева», 1988, № 10.
¹³ Михаил Юпп (Таранов), наст. имя Михаил Евсевьевич Смоткин (род. в 1938 г.) — художник, поэт, с 1980 г. в эмиграции.
¹⁴ Вениамин Александрович Каверин, наст. фамилия Зильбер (1902 — 1989) — писатель. Я был знаком с ним с 1964 г. и иногда писал о его книгах.
¹⁵ После перелета из Нью-Йорка в Москву обнаружилось, что телевизор из багажа аэрофлотов ского самолета исчез (и найден не был).
 

Дорогой Андрюша!
Пишу тебе, не дожидаясь ответа, вот по какому случаю. Мне только что стало известно, что твое приглашение в Дартмут не включает оплату дороги. Упаси тебя Бог на этом основании поездку игнорировать.
Во-первых, такая форма не унизительна и для американских университетов обычна —предполагается, что вызываемое лицо принадлежит к организации, имеющей соответствующие фонды, и т. д. Я могу назвать десяток могучих фигур, которых на моей памяти приглашали без оплаты дороги.
Во-вторых, не далее, как 24-го января вернется из Москвы моя новая американская переводчица, сменившая предьедущую, Анн Фридман¹, которая, увы, заболела рассеянным склерозом, получив, кстати, года два назад премию за лучший перевод года, то есть, за мою книжку «Зона». Так вот, моя новая переводчица Нина Бьюис², американка русского происхождения, является по совместительству, то есть —по основному роду занятий, директрисой очень известного и влиятельного фонда «Сорес»³ 25-го я буду ей звонить, чтобы вырвать из них оплату твоей дороги и суточные для тебя.
В-третьих, если из этого ничего не получится, я гарантирую тебе, что ты в убытке не останешься, заняв на дорогу деньги и затем, получив в Дартмуте гонорар, кое-чем здесь обзаведясь.
В-четвертых, я попытаюсь устроить тебе здесь небольшой заработок, скажем —организовать диспут публичный между тобой и кем-то из здешних филологов о совр. литературе, что займет у тебя 3 часа без подготовки.
В-пятых, при всей своей нищете я все-таки буду рядом, и совесть моя еще не окончательно угасла.
В-шестых, если ты скажешь, что тебе негде занять такую большую сумму (вероятно, речь идет о тысяче рублей), то я организую перевод тебе этих денег, просто это требует хлопот и времени. Но помни, что это возможно.
Надеюсь, ты все понял.
 У нас никаких особых событий не произошло. Передо мной лежит оглавление американского сборника «Лучшие короткие рассказы»⁴, где наряду с Д-вым представлены, извини — Мрожек, Кавабата, Белль, Борхес, Маркес, Итало Кальвино (Бродский считает его гением, и, кажется, он не издан по-русски), Бабель («Ди Грассо») и Маламуд⁵.
При всем при этом я —мрачный и больной старик, которого семилетний отпрыск Коля называет: «Паршивный, какашечный папка Сережка».
Обнимаю тебя и Аню. Машу тоже — так и не видели фотографию ее. Пришлите.

¹ Анн (Энн) фридман (Anne Frydman) —преподавательница литературы в университете Джона Хопкинса, переводчица. Перевела на английский «Зону», «Компромисс», «Наши». О ней см. в эссе С.Д. «Переводные картинки» в настоящем издании.
² Нина Бьюис (Antonina W. Bouis) перевела на английский «Чемодан» и «Иностранку».
³ Международный фонд Джорджа Сороса «Культурная инициатива».
⁴ Sudden Fiction International. 60 Short-short Stories, New York — London, «W.W. Norton & Company», 1989. В сборник включен рассказ С.Д. «Katja» («Катя»), превращенный в новеллу фрагмент из книги «Наши» (гл. XII).
⁵ Славомир Мрожек (род. в 1930 г.) — польский драматург. Ясунари Кавабата (1899—1972) — японский писатель. Генрих Белль (1917—1985) —немецкий писатель. Хорхе Луис Борхес (1899—1986) —аргентинский писатель. Габриэль Гарсиа Маркес (род. в 1928 г.) — колумбийский писатель. Итало Кальвино (1923—1985) — итальянский писатель, по-русски издавались его «Итальянские сказки» (1959), «На судне полно крабов» (1961), «Кот и полицейский» (1964) и др. Исаак Эммануилович Бабель (1894—1940) — советский писатель. Бернард Маламуд (1914—1986) — американский писатель.
 

Дорогой Андрюша! Письма идут ромбом¹, а тебе, ленивому, неохота отвечать, поэтому знай, что именно это письмо ответа не требует, это просто информация.
Во-первых, я, не будучи в контакте с Лешей Лосевым и слыша все от (через) Парамошу, только что узнал, что ты приедешь ажно в октябре. Само по себе время для
 Нью-Йорка подходящее, не слишком жарко, но уж очень все это, оказывается, не скоро. С другой стороны, когда я был дитя, чтобы перейти из третьего класса в четвертый — целую жизнь нужно было прожить, а сейчас рожаешь ребенка, и минут через сорок ему уже исполняется семь лет, и он внятным голосом просит у тебя денег. И т.д. Время последние годы летит быстро. А дальше полетит еще быстрее. Добром это, я думаю, не кончится.
Во-вторых, я звонил в «Сорес-фонд» и получил от директрисы четкое и односложное заверение в том, что дорогу тебе фонд оплачивает и суточные выдает. Парамонов уже звонил Леше, который должен востребовать в фонде анкету на тебя, заполнить ее, а дальше все произойдет само. Будь совершенно уверен, что этот вопрос решен.
В связи с этим — одна маленькая хитрость: тебе выгоднее оформить поездку на максимально долгий срок, потому что этот срок станет множителем .для суточных. А дальше — поедешь домой, когда сочтешь нужным, никто в таких случаях вычитании не делает.
Американцы в массе люди точные, так что важно, чтобы Лосев ни на каком этапе ничего не пропустил и не задержал. Я уже просил Борю чаще Лосеву звонить.
Всех обнимаю. Ане привет. Дочке Маше привет.
Раньше закончил бы — «всего доброго», а теперь — до свидания, мой дорогой.

¹ Переиначенное название романа А.А. Ананьева «Танки идут ромбом» (1959).
 

Дорогой Андрюша! Я отправил тебе в общей сложности 3 письма (это — четвертое): первое — более или менее лирическое + денежный документ, второе и третье — деловые приложения. Я попытаюсь сейчас обозреть по памяти все три, потом сделаю копии, и вместе с опять-таки денежным документом отправлю заказным с уведомлением — дважды или даже трижды
 по твоему адресу. Вот так. (Далее СД. пересказывает содержание предыдущих писем. — А.А.)
Ты спрашивал, не собираемся ли мы с Леной приехать, а я тебе отвечал, что это случится года через полтора: дело в том, что мы купили дом в горах на довольно фантастических условиях и в расчете на грядущие, но все-таки еще не полученные гонорары, которые к тому же не покрывают всей стоимости дома. Короче, в него, как в трясину, уходит каждый трудовой цент, а на поездку вдвоем + штаны для Грубина нужно все же тысяч пять, да еще потери от выхода из рабочего графика, а одного меня Лена не пустит в здравом опасении запоя, я же ее тоже одну не хочу пускать, потому что она к пятидесяти годам стала очень бойкая и одержима мыслью наказать меня за все мои грехи. Поверь, я знаю, что говорю. И прости за многословие.
Через год, максимум — полтора, я расплачусь за дом, опубликуюсь на родине с твоей помощью и тогда приеду с пошлым шиком.
Перехожу к литературе. Я тебе уже писал в пропавшем письме, что меня очень тронуло твое внимание к моей, так сказать, литературе, и более того, я именно от тебя этого почему-то ожидал, <...> именно от тебя. Я даже, вероятно, что-то выражал по этому поводу, во всяком случае, когда ты сообщил, что продвигаешь «филиал», то Лена сказала: «Ну вот, получается все, как ты и рассчитывал». Короче, тронут, спасибо, от души благодарю. Из того, что ты мог прочесть, «филиал», как я понимаю — наиболее «проходимая» штука, и правки серьезной там быть не должно, а если таковая потребуется, то мой «розановский пунктир» облегчает задачу — можно выкидывать целые абзацы, потому что весь текст — как связка сарделек. Во всяком случае, очень прошу тебя самого, если возможно, этим заняться. Печататься дома я, конечно же, хочу, амбиций чрезмерных у меня нет, просто я, откровенно говоря, не хотел бы проявлять инициативы в сторону «Невы», я считаю, что ими допущена неблаговидность по отношению ко мне, и никто никогда не попытался это дело ликвидировать¹.
Кстати, если потребуется, то в подтверждение моей относительной лояльности можешь сообщить, кому следует, что попутчика Довлатова печатает в 4-м, вроде бы, номере таллинская «Радуга», кроме того, «Иностранная
 литература» прислала мне и дюжине других «бывших» что-то вроде анкеты, которая будет напечатана в первых номерах этого года, и наконец, сюда приезжал Анджапаридзе из «Худлита», прочел мою книжку «Чемодан» и собирается в апреле, оказавшись здесь снова, говорить со мной о книге². В общем, что-то происходит.
В «Искусство Ленинграда», конечно, что-то дай³, огромное спасибо за экспансию, но, если можно, придержи рассказ «Представление» из одноименного сборника, это мой главный шедевр, и я хотел приберечь его для какого-нибудь центрального органа. Если ты считаешь, что это — излишний снобизм, то действуй, как сочтешь нужным⁴.
Ты спрашиваешь, какой из моих рассказов вошел в антологию, но я уже забыл, про какую антологию я тебе писал, если речь идет о сборнике лучших коротких рассказов, то там, вместе с Кавабатой, Беллем, Мрожеком, с которым я, кстати, познакомился в Вене, вместе с Маркесом, Борхесом и той же Кальвиной (Итало Кальвине. — АА.) твой старый кореш Довлатов на пару с Бабелем представляет одну шестую часть суши. Но вообще-то антологии здесь издают все, кому не лень, и все эти американские «первые пятерки», «первые десятки» — чепуха. В моих достижениях главное — это десять рассказов в журнале «Ньюйоркер», восемь опубликовано⁵, и два куплено впрок, ну и еще то, что книжки мои выходили по-английски, и у нас, и в Лондоне, в очень приличных издательствах, а от уровня издательства зависит уровень прессы, и так далее. В конце марта у меня выйдет по-английски одна книга, которая будет продаваться по разряду «нон-фикшен»⁶, документальная, и есть мнение, что при надлежащей рекламе я могу что-то ощутимое заработать. Будем надеяться.
В общем, все, казалось бы, пришло к какому-то внутреннему равновесию, не голодаем, печатаемся, сын растет, мать жива, жена не опротивела, дочка в рожу не плюет, тем не менее, я — больной мрачный старик, мнительный, с комплексами, всех ненавижу (кроме тебя и Ани), а если годами не пью, то помню о Ней, проклятой, с утра до ночи, и если в глубине души о чем-то мечтаю, то именно о том, чтобы выпить, закурить и позвонить по телефону Янине Словашевской. (Славошевской?)⁷.
 Да, тут есть двое очень способных рижан, Петр Вайль и Саша Генис (может, слышал о них?), они журналисты и критики, довольно-таки замечательные, и у них есть прорва всяких книжек и материалов, и в том числе — отличная статья о Валерии Попове, и вот они хотели бы прислать ее на твое усмотрение⁸. Так что не удивляйся.
Андрюша, прости, что в ответ на твое остроумное и веселое письмецо я шлю тебе эту смесь похвальбы и деловитости, но так уж получилось. Большой привет Ане и Маше, и всем общим знакомым. На днях пошлю тебе бандероль с чаем, кофием и какой-нибудь мелкой фигней. Давно пора.
Денежную бумагу прилагаю. Еще раз спасибо за внимание и хлопоты.
Ане Лена напишет сама. Урбана жалко⁹. За тебя, в связи с трудоустройством, очень рад. Будете делать журнал с Николаевым¹⁰  — так ведь фамилия вашего нового босса? Интересно получается: Нина Андреева, Сергей Андреев, Никольский, Николаев¹¹  — это как в Индии, где каждый второй — Сингх. Что-то я уже заговариваюсь, время — половина второго ночи. Будь здоров, дорогой.
Жму руку.

Дорогой Андрюша, письмо твое получил, одно — в ответ на четыре моих, но теперь, я думаю, все нормализуется. Отвечаю, скользя по твоему тексту.
Донат приехал обалдевший¹ (чтобы не сказать — «оху»), впал в политическое мракобесие и ругает Америку с такой неиссякаемой силой, что я боюсь, как бы его не лишили одной из многочисленных стариковских привилегий, например, права раз в две недели стричь ногти на ногах силами небрезгливого врача-корейца по имени Чу.
Уже сегодня утром Донат устремился в обход рыбных лавок, что побудило меня когда-то сказать ему:
«Рыба занимает в твоей жизни такое же место, как в жизни Толстого — религия». Как информант относительно американской жизни Донат стоит много ниже, чем Иона Андронов¹.
Что касается Берберовой, то я с ней, конечно, знаком и несколько лет находился в переписке, но затем она поняла, что я целиком состою из качеств, ей ненавистных — бесхарактерный, измученный комплексами человек. И переписка увяла. Я ее за многое уважаю, люблю две ее мемуарные книги (стихи и проза — дрянь, по-моему), но человек она совершенно рациональный, жестокий, холодный, способный выучить шведский язык перед туристской поездкой в Швецию, но также способный и оставить больного мужа, который уже ничего не мог ей дать. Короче, я и сам готов ей позвонить, и знаю людей, с которыми она теснее дружит, но я категорически не верю, что это возымеет действие. Она скажет: «Мне 90 лет, и я хочу, чтобы меня читала вся Россия»³. Взывать к каким бы то ни было нерациональным моментам — бессмысленно, поверь мне.
Кстати, не стоит на нее так уж сильно обижаться:
дело в том, что механизмы передачи рукописей в Союз еще только налаживаются, что-то где-то циркулирует, кто-то что-то хочет напечатать, но четкой обратной связи нет. Я, например, более или менее четко знаю, что происходит, лишь благодаря тебе. Еще мои книжки брала Юнна Мориц⁴, но уже в случае с нею я, при всей любви и симпатии к ней, очень неясно представляю, что там делается. Кстати, она собиралась тебе звонить и совещаться, я, пардон, дал ей твой телефон.
Переходим к «Филиалу». Спасибо тебе за готовность предварить мое сочинение вводной заметкой, как говорится — сочту за честь. Я считаю, что такая заметка с биографическими сведениями уместна, ибо печататься я начинаю с опозданием, информации обо мне маловато. Значит, так:
1. По-русски у меня вышли на Западе следующие книги: «Невидимая книга» (о неудачной попытке издать книгу на родине), «Компромисс» (журналистские будни в Эстонии), «Зона» (записки надзирателя), «Соло на ундервуде» (записные книжки), «Марш одиноких» (сборник статей об эмиграции, печатавшихся в газете «Новый американец»), «Наши» (история семьи), «Заповедник» (сам знаешь), «Ремесло» (часть первая — «Невидимая книга», часть вторая — «Невидимая газета», история двух попыток — издать на родине книгу и создать в Америке приличную эмигрантскую газету), «Демарш энтузиастов» (совместно с Бахчаняном и Сагаловским⁵ — рассказы, картинки и стихи эксцентрического направления), «Иностранка» (история женщины в эмиграции), «Чемодан» (знаешь), «Представление» (знаешь), «Не только Бродский» (русская культура в портретах и анекдотах, мои там подписи к фотографиям), «Филиал» отдельной книгой здесь не выходил, но должен выйти осенью⁶. Это все.
2. По-английски у меня вышли: «Невидимая книга» (Ардис), «Компромисс» (Альфред Кнопф), «Зона» (Кнопф же), «Наши» (изд-во «Вайденфельд энд Николсон»).
У меня есть контракты еще на две книги — «Чемодан» (уже переведен для Вайденфельда) и «Иностранка» (переводится для него же)⁷. Кроме того, у меня выходили книги в Англии, Швеции, Финляндии и Дании. Да, еще в Израиле.
3. Главные мои достижения, как я тебе уже писал, это то, что я — постоянный автор «Ньюйоркера» (десять рассказов), ну и вообще, печатался в лучших изданиях — «Грэнд стрит», «Партизан-ревю» и т.д. Можешь для юмора добавить, что я печатался в самом гипертиражном издании на свете — в американской телепрограмме.
4. Биографические сведения обо мне более или менее верно изложены в справочнике Вольфганга Казака (прилагаю) и в одной из энциклопедий за подписью Лосева (прилагаю)⁸. Разумеется, ни о каких преследованиях не пиши, это здешняя манера. Остальное, вроде бы, соответствует.
5. Рецензий на мои книжки по-английски и по-русски было неисчислимое количество, посылаю тебе на выбор штук пять.
6. Из американцев, как-то отзывавшихся обо мне, самые знаменитые: Воннегут (прилагаю), Джозеф Хеллер (автор «Уловки-22», он здесь более знаменит, чем Воннегут, прилагаю), Джерзи Косинский (его в Союзе не знают, кажется, но он автор нескольких бестселлеров, плейбой и суперзвезда, прилагаю), Ирвинг Хау (старый либерал, дружок Набокова и Эдмунда Уилсона, прилагаю)⁹.
 7. Из более или менее уважаемых русских на Западе обо мне писали что-то — Владимов, Некрасов, И.3. Серман¹⁰  и множество других людей, но эти трое — более четко и лестно, чем другие. Все это довольно объемистые статьи, и пересылать их — морока. Ты лучше напишешь в сто раз.
8. Да, еще я —лауреат премии американского ПЕН-клуба за лучший рассказ 86-го года¹¹.
9. Из того, что я считаю существенным относительно себя (стиль!), и что подчеркиваю во многих интервью, заметь, пожалуйста, следующее: я считаю себя не писателем, а рассказчиком, это большая разница. Рассказчик говорит о том, как живут люди, прозаик говорит о том, как должны жить люди, а писатель — о том, ради чего живут люди. Так вот, я рассказчик, который хотел бы стать и писателем. Поверь, это без всякого кокетства.
Ну, с этим, вроде бы, все. Да, говорят, в мартовской «Иностранной литературе» помещены данные обо мне. Может, заглянешь и в них?
Дальше. С «Заповедником» поступи, как сочтешь нужным. Должен сказать, всякий раз, когда я узнаю о чьих-то обидах, то страшно удивляюсь: мне кажется, я всех так наглядно люблю!¹² С другой стороны, когда обо мне пишут всякую хреновину, я недоволен. Таков человек.
Что касается «благотворительности», то ты меня как-то не так понял. Ни о какой благотворительности речь не шла (слово-то какое!), простоя считаю нормальным разделить совершенно ненужные и недоступные мне деньги в какой-то пропорции между моей бывшей семьей и группой моих пьющих друзей. А как ты прикажешь еще этими неясными будущими деньгами распорядиться? Упаси тебя Бог от мысли, что я хотел «поставить» тебе в ответ на твои лит. усилия! Грубин мне ни одной открытки не прислал, никогда ни одного моего сочинения не прочел, письма мои отдал Геше Трифонову для «Невы»¹³, а я все равно имею его в виду, и буду рад, если вы там кутнете с поминовением моего имени и пр. Проехали, как говорится. Жлобства не будет.
 Рассказ в «Континенте» — говно, ты прав¹⁴. Это я прошлым летом написал вдруг пять рассказов, все напечатал, поторопился, и все оказались — дрянь, все пять. С другой стороны, я сейчас готовлю очередное издание .«Записных книжек», первый комплект назывался «Соло на ундервуде», второй будет называться — «Соло на IBM», то есть, уже об Америке.
Да, прости за сумбур, к моим «достижениям» можешь добавить, что первые мои рассказы и книжки рекомендовал американским редакциям и издательствам — Бродский, это правда.
Андрей, дорогой, уже ночь, слог мой ужасен, прости.
Да, вот что забыл. Донат передал Лене платье от Ани, и сначала мы отнеслись к большому тяжелому советскому пакету с американским скептицизмом, но потом Лена надела это платье, и выяснилось, что оно на ней как-то шикарно сидит, и вообще, производит эффект. Короче, Лена очень довольна, смущена и благодарит.
Ну, пока что закругляюсь. Ане и Маше привет. Ждем тебя в октябре. По документам ты в 9.00, в пятницу, 27 октября будешь говорить о культурной жизни Царского Села.
Всех обнимаю. Послал вам недели три назад ничтожную посылку — символическую.

¹ Отец С.Д. приезжал в Ленинград на юбилей эстрадного училища, которым до эмиграции в 1980 г. руководил.
² Иона Ионович Андронов (род. в 1934 г.) — многолетний советский корреспондент в США.
³ «Звезда» по договоренности с Ниной Николаевной Берберовой (1901 —1993), писательницей, в 1922 г. эмигрировавшей, жившей в США, собиралась печатать ее книгу «Железная женщина». Неожиданно оказалось, что она уже набирается в журнале «Дружба народов». Я просил С.Д. выяснить у Берберовой, в чем тут дело.
⁴ Юнна Петровна Мориц (род. в 1938 г.) — поэт.
⁵ Вагрич Акопович Бахчанян (род. в 1937 г.) — художник, сатирик, с 1974 г. в эмиграции. О Науме Сагаловском см. в публикации писем к нему С.Д. в настоящем издании.
⁶ Книга вышла уже после смерти С.Д.: Сергей Довлатов. Филиал. Нью-Йорк, «Слово—Word», 1990.
⁷ Выходные данные перечисленных книг С.Д., опубликованных в США: The Invisible Book, Ann Arbor, «Atdis», 1978; The Compromise, New York, «Alfred A. Knopf, Publisher», 1983; The Zone. A Prizon Camp Guard's Story, New York, «Alfred A. Knopf, Publisher», 1985; Ours. A Russian Family Album, New York, «Weidenfeld & Nicolson», 1989; The Suitcase, New York, «Grove Weide&feid», 1990; A Foreign Woman, New York, «Grove Weidenfeld». 1991.
⁸ Вольфганг Казак. Энциклопедический словарь русской литературы с 1917 года. Лондон, 1988. The Modem Encyclopedia of Russian and Soviet Literature. Vol. 5. Iowa City, 1981.
⁹ Курт Воннегут (род. в 1922 г.) — писатель, с ним С.Д. был знаком лично. Джерзи Косинский (Jerzy Nicodem Kosinski. 1933—1991). Ирвинг Xay (living Howe, 1920— 1993) —историк английской и американской литератур, эссеист. Эдмунд Уилсон (Edmund Wilson, 1895—1972) — критик, литературовед, прозаик, драматург.
¹⁰ Георгий Николаевич Владимов (род. в 1931 г.) — прозаик, с 1983 г. в эмиграции. Виктор Платонович Некрасов (1911—1987) — прозаик, с 1974 г. в эмиграции. Илья Захарович Серман (род. в 1913т.) — историк русской литературы XVKI в., с 1976 г. в эмиграции.
¹¹ От премии С.Д. отказался, предпочтя ей публикации в «Нью-Йоркере» и издание по-английски книги «Наши». По условиям конкурса премия присуждалась неопубликованной вещи.
¹² В персонажах «Заповедника» при желании можно узнать реальные прототипы. Волрос о них в случае С.Д. очень непростой: отдельные черты своих знакомых, их характерные реплики автор передает в прозе так ярко и точно, что и весь облик героя в целом кажется «списанным с натуры».
¹³ См. нримечанте 1 к письму 5. Для публикации Валерий Грубин никаких писем Трифонову не давал.
¹⁴ Рассказ «Встретились, поговорили» — «Континент», № 58, 1988. В письме к С.Д. я сделал несколько замечаний по поводу этого рассказа. Реакция на них весьма характерна: по крайней мере в разговорах, С.Д. демонстрировал склонность скорее занизить, чем завысить оценку своих сочинений.
 

Дорогой Андрюша, ты спрашиваешь — почему не откликаются Вайль и Генис? Они говорят — мы с энтузиазмом откликнулись и послали Арьеву книжку¹. Надеюсь, ты все это получишь.
У меня вышло очередное сочинение по-английски — «Наши», рецензии пока хорошие. Посылаю тебе две копии — во-первых, из хвастовства,* поскольку личико мое опухшее попало на обложку самого авторитетного на Западе лит. органа — «Бук ревью». Не смотри, что рядом Таня Толстая², она в другой категории — представительница великой державы, а я — ничтожный эмигрант, кроме того, она женщина, а к женщинам и к неграм здесь особо нежное отношение, и к тому же ее все принимают за вдову Льва Толстого, а меня в лучшем случае могут принять лишь за моего брата Борю. Тем не менее.
Что делается с сов<етской> литературой? У нас тут прогремел некий М. Веллер из Таллина, бывший ленинградец. Я купил его книгу, начал читать и на первых трех страницах обнаружил: «Он пах духами» (вместо «пахнул»), «продляет» (вместо «продлевает»), «Трубка, коя в лавке стоит 30 рублей», и так далее (вместо «коия», а еще лучше — «которая»), «снизошел со своего Олимпа» (вместо «снизошел до»)³. Что это значит? Куда ты смотришь?
Я тебя обнимаю и за все благодарю.
Ане сердечный привет.

¹ Петр Вайль, Александр Генис. 60-е. Мир советского человека. Ann Arbor, «Ardis», 1988.
² Suzanne Ruta. Russia Without Tears. «The New York Times Book Review», April 30, 1989 (Сюзанна Рута. Россия без слез. «Нью-Йорк Тайме Бук Ревью», ЗО аиреля 1989. Перевод см.:
«Звезда», 1994, № 3). На первой странице обозрения фотография С.Д. в Центральном парке Нью-Йорка, чуть ниже фотография Татьяны Никитичны Толстой (род. в 1951 г.) — прозаик, живет последние годы преимущественно в США.
³ Михаил Иосифович Веллер (род. в 1948 г.) — прозаик, живет в Эстонии. Примеры взяты из рассказа «Гуру», открывающего книгу Ведлера «Разбиватель сердец» (Таллин, 1988). Автор утверждает, что книга была им наслана С.Д. и тот ее вовсе не покупал, форма «коя» в русском языке допустима, хотя в современной речи звучит несколько анахронистически. Старомодные обороты С.Д. использовал сугубо в ироническом контексте. В том числе тут же употребленное словечко «коя», к которому в письмах обращался еще несколько раз. Вообще всяческая старомодность была для С.Д. едва ли не синонимом претенциозности и вычурности.
 

Андрюша, дорогой, здравствуй! Только вчера, приехав с дачи, получил твое письмо. Спасибо. Отвечаю быстро и коротко, потому что из-за дачи и долгих поездок туда и обратно совершенно лишился времени.
Все твои сокращения и поправки с энтузиазмом принимаю, тем более, что их почти нет.
Твое предуведомление к «Филиалу»¹  — отличное.. И главное там не блеск и не ум, а — понимание. Что встречается гораздо реже, чем ум и блеск. Спасибо, спасибо.
Что касается твоих писаний, то не будь жопой. Рейн² давно внял моим призывам и успешно действует. Итак:
За перепечатки из отечественной прессы здешние газеты не платят. Не будем сейчас обсуждать, справедливо ли это (по-моему, абсолютно несправедливо), но факт, что не платят. Не ленись, сядь и напиши три заметки по 3-4-5 страниц на такие, скажем, темы: «Три встречи с Вениамином Кавериным. (История одного послесловия)». И т.д. Дальше: «У постели Веры Пановой³ — спор о Пастернаке», и еще, скажем — «Блеск и нищета Пушкинского заповедника». И пр. Извини за пошлые названия —это я просто навожу тебя на мысль.
Андрюша, помни, что на такую заметку ты потратишь, максимум, три часа, а платят здесь —100 РУБЛЕЙ за страницу! Реально это выходит именно так. Садись и пиши. Свой месячный оклад ты легко заработаешь за три часа.
Парамону все передал. Вайль и Генис тебя благодарят и приветствуют.
В добывании билетов прояви максимальную энергию. Что же тут поделаешь?! Скооперируйся с Уфляндом⁴, у него, по слухам, деловитая жена.
Ждем вас всех, а тебя особенно. Будь здоров. Всем привет.

¹ Андреи Арьев. Театрализованный реализм (вступительная заметка к публикации «Филиала»). «Звезда», 1989, № 10. Ее текст был послан С.Д. до публикации.
² Воспоминания Евгения Рейна о С.Д. см. в настоящем издании.
³ Вера Федоровна Панова (1905—1973) — прозаик, драматург. Мы с С.Д. в начале 1970-х проводили у нее много времени, исполняя платные обязанности чего-то среднего между «чтецами-декламаторами» и «литературными секретарями».
⁴ Воспоминания Владимира Уфлянда о С.Д. и эссе С.Д. о нем «Рыжий» см. в настоящем издании.
 

Н.Й.

Дорогой Андрей! Посылаю тебе «Стамбул»¹. Еще не ясно, кто его тебе доставит — Уфлянд или Азадовский². Во всех случаях дай знать, что получил, а если нет, то можно продублировать.
Твой доклад был немедленно отправлен Леше и Дедюлину³. Газету и фотографии — Берберовой переслал⁴. Также отправил неясное письмо по указанному на конверте адресу.
За мной — книги от Вероники⁵, которые, прости, все еще лежат у нее в конторе, и двухтомник о Сталине⁶, который лежит у меня в столе. <...> Все это будет тебе переправлено, но на американскую почту я все еще не очень полагаюсь, а всучить затоваренному советскому гостю 2-килограммовый пакет, как ты догадываешься, нелегко. Жду человека, которому я окажу столь значительную услугу, что и его смогу попросить об одолжении.
Сообщаю тебе, что ты, будучи жопой, забыл у нас в стенном шкафу свои брюки. С первой же ничтожной посылкой, которую мы для вас сварганим, ты их получишь. Обещаю их не надевать.
Костя А. (Азадовский. — А.А.) передал Лене от Ани дивные украшения. С одной стороны, огромное спасибо, все очень, очень Нравится, и Лена все это задумчиво перебирает, но с другой стороны — кончайте, друзья, с этими делами. Все это дорого, и потому серьезно нас травмирует.
 У Кости — крошечный пакетик для вас. Что-то будет сунуто и Уфлянду, может быть, вместе со «Стамбулом» и этим письмецом.
Посылаю Андрюше вырезку из «Н.Й.Таймс», из коей следует, что «Наши» попали в список лучших книг года.
Андрюшу часто вспоминают на станции, говорят, что он самый нормальный гость из Союза, и особенно все поражены тем, что он купил за доллары бутылку виски. Это, действительно, единственный случай.
Ну, пока все. Обнимаю вас. Лена что-то предпринимает по просьбе Глазамицкого⁷. Во всяком случае, я слышу телефонные переговоры на эту тему.

Дорогой Андрюша!
Гриша¹ передал мне твою записку и Анины подарки. Мне кажется, это зашло слишком далеко, Аня покупает дорогие вещи, и создается довольно большая неловкость. Уже и мама говорит: «Ах, как неудобно». Как бы мы ни радовались всем этим чудным украшениям, неловкость пересиливает. Попроси Аню остановиться. Сердечно благодарим, и на этом — конец. Объясни Ане, что у тебя были, есть и будут всяческие возможности оказать мне неоценимые услуги, А значит, и Лене.
Ваша дочка Маша оказалась милой и привлекательной. Вы как-то осторожно о ней говорили, и я уже подумал — вдруг неудачный ребенок. Прелестная девушка. Похожа, в основном, на Аню,
Спасибо за «Васильевский остров»², но вообще-то, на всякий случай, знай, что «куда-нибудь» и «как можно скорее» пристраивать рассказы не следует, предложений довольно много, в том числе и от Коротича³.
Для «Звезды» — все самое лучшее и в первую очередь. Юнна (Мориц. — А.А.) об этом знает. А в остальном, на твое усмотрение —либо люди хорошие, либо размах и тираж. <...>
Болгары ко мне еще не обращались⁴, зато обратились с точно таким же предложением поляки. К тому же я вышел по-японски.
Писал ли я тебе, что «Наши» по-английски угодили в список лучших книг года? Копию прилагаю.
Уфлянд и Азадовский вскоре (раньше, чем дойдет это письмо) передадут Вам крошечные пакетики. Уфлянд также, вроде бы, согласился взять Флоренского⁵ как наиболее срочную для тебя книгу. Он же передаст тебе «Стамбул».
Если бы ты знал, как трудно всучить что-либо затоваренным советским гостям. Даже если оказываешь человеку услуги, возишь его туда-сюда, а потом просишь передать кому-то авторучку, физиономия сразу вытягивается.
Штаны и двухтомник о Сталине вышлю при первой же возможности. Кстати, мне звонил находящийся здесь В <...> Х <...> (?), уверял меня, что мы знакомы. Не хочется тратить на него время, но если придется, то взамен я попрошу его передать тебе штаны и «Сталина».
Ты говоришь — передать все это через Дедюлина. А он, между прочим, как выяснилось, широко слывет здесь очень занятым, рассеянным и вполне неаккуратным человеком.
 Все поручения твои я сразу выполнил (Берберова, Лосев, Дедюлин, какое-то неясное письмо). Денег Дедюлин еще не прислал, но я уверен, что пришлет. Так что не беспокойся.
<...> Тебя до сих пор вспоминают на радио как рекордсмена, купившего на валюту большую бутылку виски. Ни один человек твоего подвига не повторил, многие при этом норовят курить Юрины⁶ сигареты, чем дико его раздражают. Про Генриха Штейнберга⁷ Юра сказал: «Не может он быть доктором наук, раз у него нет сигарет!»
<...> Всем твои приветы передал, и все передавали приветы тебе.
Лена собирается послать Ане какие-то бумажки через Азадовского.
Ну, кажется, все.
Обнимаю вас.

¹ Григорий Давидович Поляк (род. в 1943 г.) — редактор, издатель, с 1973 г. в эмиграции. Редактор-издатель издательства «Серебряный век» в Нью-Йорке.
² В альманахе «Васильевский остров» (Л., 1990) напечатаны рассказы С.Д. из сборника «Чемодан».
³ Виталий Алексеевич Коротич (род. в 1936 г.) — русско-украинский писатель, журналист, в 1989 г. — главный редактор журнала «Огонек».
⁴ Болгарские переводчики просили адрес С.Д. для заключения с ним договора на перевод его прозы.
⁵ Свящ. Павел Флоренский. Собрание сочинений, т. IV, Париж, 1989.
⁶ Юрий Львович Гендлер (род. в 1936 г.) — юрист, журналист, с 1973 г. в эмиграции. В 1989 г. — заведующий Русской службой нью-йоркского отделения радио «Свобода».
⁷ Генрих Семенович Штейнберг (род. в 1934 г.) — вулканолог.
⁸ 600 долларов — частично мой гонорар, полученный С.Д., частично деньги, предназначавшиеся Валерию Грубину и Борису Довлатову.
⁹ Мой родственник, ездивший в США.
 

Андрюша, дорогой мой! Я уж не знаю, что написала Лена — Ане, кажется, что-то нервное (судя по Аниному ответному письму), но, умоляю тебя, попытайся вообразить наши обстоятельства. Ежедневно раздается от трех до десяти телефонных звонков, едут уже не друзья друзей, и даже не приятели приятелей, а малознакомые малознакомых, и Арьевы среди них попадаются не слишком часто, а у нас — вечно прихварывающая мамуля, ребенок, собака, а главное — работа в совершенно незнакомом вам режиме, поверь мне. Как только я завязываю с пьянством, начинается тягостный труд, и это, конечно, не делает нам чести, но иначе мы протянем ноги. Соснора¹ жил у нас когда-то недели две, которые мне, естественно, показались вечностью, ибо это была невыносимая смесь трогательности, хитрости, обаяния, глухоты и энтузиазма. Ты мягко пишешь: «ему можно что-то черкнуть на бумаге». Это так, когда видишься раз в месяц в рюмочной, а я исписал с ним 7 стостраничных блокнотов.
Я бы ничего этого не стал писать, если бы не был уверен, что никакие мои жалобы ты никогда и ни при каких обстоятельствах не примешь на свой счет. К друзьям это все не имеет никакого отношения, и дни, проведенные здесь тобой, мы вспоминаем очень часто, и надеемся снова вас с Аней увидеть, и это будет только радость. Но друзей у меня не так много, раздражительность увеличивается с каждым запоем, а главное, я все же на четырех работах: литература, радио, семья и алкоголизм. Не говоря о том, о чем ты сейчас подумал. <...> Пете и Саше я твои наставления передал.
Если получил или получишь какие-то деньги из «Васильевского острова», то <...> пойдите с Аней, Борей и Валерием в кооперативный ресторан «На Фонтанке». Я понимаю, что это с моей стороны звучит несколько по-барски, но, с другой стороны, этого-то я и добиваюсь.
О смерти Бакинского² я узнал сразу (позвонил Вадим³) и уже говорил о нем по радио. Он, действительно, хорошо ко мне относился, и я успел сердечным образом поблагодарить его за это. Вадика на похороны
 не пустили не дела, я думаю, а бедность. Я просто не представляю себе, на что он живет.
На Меттера⁴ не сердись, мы с ним переписываемся, и он тоже выражает мне свое расположение, что с годами начинаешь ценить.
<...> В ответ на твои всегда удачные каламбуры сообщаю, что у меня есть рассказ, в котором герои-охранники поют песню «В бананово-лимонном Сыктывкаре»⁵.
У меня вышла книжка («Наши») в Германии, а в мае выходит «Чемодан» по-английски⁶. Юнна (Мориц. — А.А.) пишет, что две книжки будут в Москве — одна в «Моск. рабочем», а другая в каком-то «ПИКе»⁷.
После «Чемодана» я пишу нечто про еду, сочинил уже три главы. «Чемодан» — это одежда, дальше будет еда, а потом возьмусь за женщин, чтобы, таким образом, охватить весь круг бездуховности.
Лена купила новую полиграфию, в долг, конечно. Когда мы с ней заговариваем о наших экономических делах, то оба начинаем мелко хихикать.
Обнимаю тебя, дорогой, никогда не сердись на меня (теперь уж поздно), мы тебя вспоминаем и любим. Аню — соответственно. Дочке поклон.
Твой дрюк

Андрюша, дорогой! Получил с интервалом в сутки два твоих письма, да еще и постскриптум к Звягину¹. На первое письмо сразу же ответил, второе отдал Грише (Поляку. —АА.) для наведения справок. Гриша несколько медлителен, но других ученых, коим что-то говорит имя Ховина², в эмиграции нет. Гриша поклялся вернуть мне бумаги в субботу, сразу же их тебе отошлю. Звягину привет.
Вероятно, ты уже получил мое письмо с объяснениями насчет Сосноры, не буду повторяться. Надеюсь, все шероховатости позади.
Саше и Пете все передал.
Ты пишешь: шлите доверенности. Однако, я помню, ты говорил, что на твое имя доверенности посылать не стоит. Посылаю на имя Грубина. Увы, не помню, выслал ли я доверенность на что-то из «Васильевского острова», если я ничего не путаю. На всякий случай прилагаю и этот документ на имя того же Грубина. Мне кажется, из них двоих (Валерий и Боря) Грубин более подотчетен.
Вообще, я хотел бы посвятить тебя в свою экономическую программу. Юнна (Мориц. — АА.} пишет, что в течение 90-го и 91-го годов я получу в Москве чуть ли не 45 тысяч рублей. Если даже это гипербола, то все равно там какие-то ощутимые деньги: «Апрель», «Огонек», два сборника, какой-то альманах, даже, вроде бы, два. <...> В общем, как бы втянуть тебя во все эти дела? Боря не годится, поскольку один раз он уже надул Валерия, вроде бы, да и Грубин при всей его честности может забыться, исчезнуть или что-то напутать. <...> Понял ли ты все то, что я сам понимаю едва?³ <...>
Посылаю тебе вырезку из «Русской мысли»⁴. Мою фамилию во вводке отметил желтым не я, а все тот же невозвращенец Дедюлин⁵, оказал мне честь.
Ну, пока все. Ане и дщери — привет и сдержанные объятия. Сдержанные — поскольку я старик и парх.

¹ Евгений Аронович Звягин (род. в 1944 г.) — прозаик.
² Виктор Романович Ховин (1891—1943) — издатель, критик, с середины 1920-х в эмиграции.
³ Скрытая цитата из стихотворения Георгия Иванова «Что-то сбудется, что-то не сбудется...».
⁴ См. примечание 3 к письму 9.
⁵ Сергей Дедюлин «невозвращенцем» не является, наоборот, в 1981 г. он был практически выслан из СССР.